Аннотация

"Археологические вести". Спб., 2007. Выпуск 14. Аннотация

«Археологические Вести» № 14 является очередным томом трудов, выпускаемых ИИМК РАН. В него включены статьи, посвященные новейшим исследованиям в области археологии и истории. Вводятся в научный оборот памятники Южно-Грузинского вулканического нагорья, относящиеся к ранним этапам древнекаменного века. Впервые публикуются уникальные материалы раскопок усыпальницы хуннского царя Царам (Забайкалье), а также результаты исследований могильника Арбан (Южная Сибирь) эпохи поздней бронзы. В ряде статей рассматриваются отдельные категории археологического материала различных эпох, в частности, каменные стелы из Хаккари (Турция), фаунистический комплекс из раскопок Алтын-депе (эпоха бронзы), южносибирские импорты в Восточной Европе. Несколько работ посвящены памятникам античного времени. Специальный раздел составляют работы, освещающие актуальные проблемы археологии Кавказа. В сборнике дается информация о важнейших международных конференциях и обозрение новейших отечественных и зарубежных публикаций по археологии. Один из разделов посвящен истории науки.
Среди авторов ежегодника ученые России, Украины, Грузии и Франции.

НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ

Габуния М. К. Ранние этапы древнекаменного века в регионе Южно-Грузинского вулканического нагорья

В статье представлены материалы ашельской эпохи южно-грузинского вулканического нагорья. В центре внимания – раннепалеолитическая стоянка Амиранис-гора, единственный на Кавказе ашельский памятник, возраст которого, судя по палеомагнитным данным (нижняя граница эпизода харамильо) и фаунистическим находкам, приближается к 1 млн. лет до н. э. В составе фаунистических находок: трогонтериевый и южный слон, гиппарионовидная и зюссенборнская лошадь (76,5% всех костных остатков), этрусский носорог, саблезубый тигр, гиппопотам и другие ископаемые виды животных. Каменные изделия (нуклеусы, скребла, отщепы) найдены в совместном залегании с костными остатками. Они изготовлены из лавовых пород и весьма примитивны.

Остальные упомянутые в статье ашельские ансамбли и единичные находки представлены подъемными материалами верхнеашельского облика, в составе которых имеются выразительные ручные рубила. Наиболее интересные серии таких рубил собраны на местонахождениях Чикиани (район оз. Паравани) и Персагии (северо-запад города Ахалцихе). Палеоэкологическая обстановка на южно-грузинском вулканическом нагорье, как заключает автор статьи, была весьма благоприятной для расселения древнего человека на ранних этапах его существования.

Матюхин А. Е. Бирючья Балка 2. Многослойный палеолитический памятник на Северском Донце

Северский Донец – одна из крупных рек юга Русской равнины. Здесь известны палеолитические памятники, начиная от домустье и до позднего этапа верхнего палеолита. В одной балке Бирючьей у хутора Кременского Константиновского района Ростовской области открыто и исследовано 8 многослойных палеолитических памятников (рис. 1). В статье рассматривается наиболее представительный памятник Бирючья Балка 2.

Мощность отложений на памятнике составляет более 9 м (рис. 2). В них выявлено 7 мустьерских, 5 позднепалеолитических горизонтов и 1 неолитический горизонты находок. Раскопочные работы проводились в течение 1988-1992, а также 2000-2004 гг. на трех участках, отстоящих друг от друга на некотором расстоянии. Помимо археологических работ проводилось также естественно-научное исследование памятника, в частности, с целью определения его абсолютного возраста, а также реконструкции окружающей среды и климата в периоды обитания здесь древних людей.

Палеомагнитное исследование балочного аллювия (нижние мустьерские горизонты), залегающего в основании разреза, показывает неотчетливое проявление экскурса Каргаполово, хронологические рамки которого находятся в пределах 44-42 тыс. лет. Для одного из верхних мустьерских горизонтов получена AMS дата по кости 40750 ± 970 ВР (Beta 183590). Для основного позднепалеолитического горизонта 3, содержащего треугольные острия, получены 2 AMS даты по кости: 26390 ± 200 ВР (Beta 177776) и 31560 ± 200 ВР (Beta 183589). Мы отдаем предпочтение второй дате. Наконец, для горизонта 3а, непосредственно налегающего на горизонт 3, известна AMS дата по кости 26630 ± 230 ВР (Beta 183588). Костные остатки обнаружены, главным образом, в нижних мустьерских горизонтах. Они принадлежат, в основном, бизону, а также оленю, возможно, лошади и мелкой антилопе.

В нижних мустьерских горизонтах 6, 5в, 5б и 5 обнаружены многочисленные кремневые изделия, кости животных, а также зольные пятна. В инвентаре горизонтов выделены не только радиальные (рис. 5: 17) и параллельные плоскостные (рис. 4: 25; 5: 16; 6: 14), но также объемные нуклеусы (рис. 3: 1; 4: 22-24). Причем среди последних присутствуют торцовые нуклеусы (рис. 4: 24). Характерны мелкие объемные нуклеусы (рис. 5: 5). Среди большого числа грубых отщепов выделено несколько выразительных экземпляров (рис. 4: 7). Особенно интересны пластины и пластинки (рис. 3: 4; 4: 3, 11-21; 5: 1-3, 15). Они, в целом, отличаются от типичных пластин позднего палеолита, хотя и имеют с ними много общего. Среди орудий явно преобладают скребла (рис. 3: 2; 4: 1, 6; 5: 4, 11). Гораздо меньше остроконечников (рис. 3: 3; 4: 8; 5: 7). Следует обратить внимание на скребки (рис. 4: 2, 4-5; 5: 9, 14). Орудия с двусторонней обработкой единичны (рис. 5: 6). Характерными техническими приемами следует признать утончение корпуса орудий или отщепов и частичную обработку вентральной поверхности последних (рис. 4: 1, 10; 5: 12). Отметим пластинки с ретушью (рис. 5: 8).

В инвентаре верхних мустьерских горизонтов (4, 41 и 3в) также преобладают параллельные плоскостные нуклеусы (рис. 6: 4). В то же время в горизонте 4 объемные нуклеусы весьма выразительны (рис. 6: 15-17). Пластины и пластинки столь же показательны, как и в ниже лежащих горизонтах (рис. 3: 10, 13-14, 18-19; 4: 11-12). Орудия составляют около 1% от общего числа изделий. Первое место принадлежит скреблам (рис. 3: 17; 6: 2-3, 9). В инвентаре горизонта 4 показательны и относительно разнообразные скребки (рис. 3: 5, 11-12, 15-16, 21-23). Характерной чертой инвентаря горизонтов 4 и 3в является присутствие орудий с двусторонней обработкой (рис. 3: 6-9, 20; 6: 5-6, 13, 19). Встречены, в основном, их обломки. Некоторые орудия являются законченными. Орудия типа двусторонних наконечников не установлены. Материалы нижних горизонтов (5в, 5б и 5) указывают на кратковременные стоянки-мастерские, которые, вероятно, существовали периодически (сезонно). Индустрии горизонтов 4 и 3в более оправданно связывать с мастерскими по изготовлению двусторонних орудий.

Инвентарь горизонта 3б следует считать самым ранним позднепалеолитическим горизонтом на Бирючьей Балке 2. Среди орудий отмечены скребла, скребки (рис. 7: 6) и двусторонние треугольные острия (рис. 7: 5). Наиболее богатым является инвентарь горизонта 3. В его индустрии на трех участках содержится свыше 200 тыс. единиц кремневых изделий. Явно преобладают отщепы и отходы производства. Среди нуклеусов преобладают параллельные плоскостные с негативами отщепов (рис. 8: 12). Объемные нуклеусы, в целом, малочисленны (рис. 8: 8, 11). В то же время их присутствие здесь не случайно. Пластины немногочисленны. Они имеют примерно ту же морфологию, что и мустьерские пластины. Орудия составляют менее 1% от общего числа изделий. Первое место занимают скребки и различные орудия с двусторонней обработкой. Скребки изготовлены, в основном, на отщепах (рис. 7: 2-4, 7-8; 8: 6-7, 9-10, 14). Скребки на пластинах редки (рис. 8: 2-3). Интересны скребки округлые (рис. 7: 4, 7; 8: 9, 14), овальные (рис. 7: 8), а также вееровидные (рис. 7: 2-3; 8: 3, 6). Следует обратить внимание на скребки с вентральной обработкой (рис. 7: 4, 7; 8: 6-7). Скребел много (рис. 8: 15). Резцы, долотовидные орудия и проколки не представлены. Микроинвентарь полностью отсутствует. Встречены редкие острия (рис. 8: 4). Среди орудий с двусторонней обработкой выделены собственно бифасы (рис. 8: 1, 13), орудия с частичной двусторонней обработкой (рис. 8: 5) и треугольные острия (рис. 9).

В горизонте 3а, в отличие от горизонта 3, обнаружены, кроме кремневых изделий, кости животных, а также зольные пятна. Среди кремневых изделий явно преобладают продукты первичного расщепления. Выразительны объемные нуклеусы (рис. 7: 30-32), пластины и пластинки (рис. 7: 12-21, 24-26). Среди орудий преобладают скребки (рис. 7: 9-10, 22, 27-29). Резцы (рис. 7: 23) и скребла (рис. 7: 11) единичны. Полученные данные позволяют ставить вопрос о кратковременной стоянке. Наконец, горизонт 2 содержит только кремневые изделия. В основном, это продукты первичного расщепления. В инвентаре южного участка выделены треугольные острия (рис. 7: 1). Эта индустрия сходна с индустрией горизонта 3.

Индустрии нижних мустьерских горизонтов находят аналогии среди мустьерских индустрий таких памятников как Шлях в Поволжье, Белокузьминовка и Курдюмовка в Донбассе, а также Монашеская и Баракаевская пещеры на Северном Кавказе. Индустрии верхних мустьерских горизонтов сближаются с индустриями памятников Калитвенка 1а в Каменском районе Ростовской области, Антоновка 1 и 2 в Донбассе. Индустрии позднепалеолитических горизонтов 3б, 3 и 2 близки к инвентарю памятника Бирючья Балка 1в, расположенного на расстоянии 1,5 км от Бирючьей Балки 2. По наличию треугольных острий материалы этих памятников походят на индустрии ряда памятников на Среднем Дону (Костенки 1, 6, 11, 12), Гарчи 1 в Предуралье и Сунгирь во Владимирской области. Однако нет оснований относить все эти памятники к одной, а именно, стрелецкой культуре. На деле, перечисленные памятники связываются с разными культурами. Более оправданно относить такие памятники (в том числе, Бирючью Балку 2) к группе индустрий с треугольными остриями.

Присутствие в инвентаре мустьерских горизонтов Бирючьей Балки 2 пластин, а также скребков указывает на прогрессивный характер их индустрий. Можно ставить вопрос о том, что позднепалеолитические индустрии с треугольными остриями, и поздний палеолит в целом, возникли на Юге Русской равнины без влияния извне, в частности, ориньяка. Таким образом, на данной территории в мустье и позднем палеолите происходили весьма существенные изменения в материальной культуре и образе жизни обитавших здесь древних коллективов.

Синицына Г. В., В. Г. Колокольцев. Разновидности кремневого сырья как хронологический показатель стоянок каменного века Валдая

Исследованиями последних лет на территории Валдая выявлены многослойные стоянки: Подол III/1, Подол III/2, Баранова гора. Их инвентарь дает возможность проследить связи технических приемов обработки кремня с употреблением различного сырья в разные периоды каменного века. Анализ материала показал на какие сырьевые ресурсы были ориентированы традиции его использования на различных исторических этапах.

Геологические данные о выходах кремневого сырья позволяют оценить его объем. В тектоническом отношении территория Валдая является северо-западной окраиной Московской синеклизы. Сведения о выходах кремня получены из материалов среднемасштабной геологической съемки, дополненных полевыми наблюдениями 2005 г.

Дочетвертичная поверхность изученной территории сложена нижне- и среднекаменноугольными морскими и прибрежно-морскими терригенными породами и известняками, полого падающими на восток и юго-восток. Суммарная мощность каменноугольных пород достигает 300 м. Примечательной особенностью каменноугольных известняков Московской синеклизы, и в частности ее северо-западного крыла, является наличие довольно мощных зон окремнения. Чаще эти зоны представлены послойно ориентированными цепочками линз и конкреций, размеры поперечного сечения которых варьируют от 1 см до 40 – 60 см. Толщина зон окремнения различна и изменяется от первых дециметров до 1,0-1,5 м, и больше. К примеру, в тарусском горизонте толщиной 8-10 м на долю прослоев темно-бурого и почти черного кремня приходится до 20-30% разреза.

Наиболее мощные скопления желваков, конкреций и плит кремня приурочены к среднему отделу каменноугольной системы. Цвет кремня разнообразен: от светло-серого до черного, розовый, красный, коричневый со всевозможными цветовыми взаимопереходами. В материалах геологической съемки подчеркивается парагенетическая связь «темно-серых, почти черных и бурых кремней» с тарусским горизонтом, иногда указывается приуроченность «серых и коричневых» кремней к протвинскому горизонту.

Учитывая глубину эрозионного вреза можно предполагать, что запасы кремневого сырья, доступные для использования древним человеком, в пределах Валдайской возвышенности исчислялись миллионами тонн. Результаты этих расчетов могут служить еще одним подтверждением правомерности гипотезы В.А.Галибина и В.И.Тимофеева о межрегиональном масштабе экспорта кремня с Верхней Волги в бескремневые Северо-Западные зоны.

Сырье, которое использовалось человеком на рубеже плейстоцена - голоцена, визуально отличается от сырьевой базы населения эпохи мезолита и неолита.

По материалам многослойных стоянок, залегающих в стратиграфических условиях удалось выявить закономерность употребления различного сырья в разные периоды каменного века. В 2005 году получены результаты спектрального анализа, по группам сырья, выделенным визуально.

Результаты приближенно-количественного спектрального анализа 23 проб на 45 элементов показали низкую (не достигающую порога чувствительности метода) концентрацию во всех кремнях 20 элементов (калия, стронция, гафния, таллия, церия, иттрия, урана, тория, лития, вольфрама, олова, теллура, сурьмы, мышьяка, таллия, германия, индия, кадмия, висмута, цинка). Близки к нижним пределам чувствительности хрома, кобальта, скандия, бериллия, свинца, галлия. Тем не менее, концентрации хрома устойчиво фиксируются в кремнях I, III, IV, VII групп, кобальт улавливается в кремнях I, IX, X групп, скандий - в I, II, VII, IX, X группах, бериллий – в V, VII, XI группах, свинец – только в одной пробе IX группы, галлий – во II группе.

Смена ориентации населения на иные источники сырья является одним из принципиальных показателей культурного различия. Также на основании анализа используемого сырья можно предполагать какие выходы кремня были доступны древнему человеку в тот или другой временной период.

Городилов А. Ю. Неопубликованные погребения Оленеостровского могильника на Онежском озере (по данным разведки М. Б. Эмлер 1936 г.)

Леус П. М. Каменные стелы из Хаккари (Турция) и некоторые параллели к ним

Летом 1998 года в центре города Хаккари (Hakkari) на юго-востоке Турции были случайно обнаружены 13 каменных стел изображающих людей. Все стелы стояли in situ рядом друг с другом у подножия скалы, на которой расположена крепость османского времени.

Стелы представляют собой плиты высотой от 0,70 до 3,10 м и толщиной 15-20 см. При этом обработана только «лицевая» часть плит. Человеческие фигуры на 11 стелах представлены в технике рельефа, а на 2, в том числе самой высокой, глубоко вырезаны.

Каждая стела изображает полуфигуру человека; ни у одного изображения не показаны ноги. Лица в основном округлые, но в нескольких случаях удлинённые узкие. Нос и брови характерно выражены в едином рельефе. У нескольких рельефных стел в глазницах сохранились камушки-вставки.

Правая рука держит на уровне груди небольшой сосуд, чьё изображение, иногда, сильно стилизовано и показано в виде маленького отверстия между большим и указательным пальцами. Каменные антропоморфные изваяния с сосудом в одной или обеих руках представлены у многих культур кочевников евразийских степей вплоть до средневековья.

Возле левой руки или на плече изображён предмет с округлым верхом, расширенной нижней частью и некоторым сужением в центре, который рассматривается авторами находки как шатёр, напоминающий юрты центральноазиатских кочевников. На наш взгляд представляется более верным интерпретировать его как щит. Подобные щиты изображены на бронзовом поясе из Степанована в Армении, датирующимся началом I тыс. до н. э. Орнамент поясов представлен линиями, треугольниками и зигзагами. Ниже пояса показана набедренная повязка, также иногда орнаментированная. На поясе справа налево висит кинжал. У ряда фигур кинжал висит параллельно поясу, как и у некоторых изваяний скифского времени. Изображённые на стелах фигурки животных находят параллели в наскальных изображениях Азербайджана. Фигурка оленя, на одной из стел, в целом, близка стилистически к некоторым гравированным изображениям на бронзовых поясах из Закавказья.

Авторы находки предполагают связь найденных стел с находившимся в этом регионе независимым государством Хубушкия (Hubushkia), о котором известно из письменных ассирийских источников. Исходя из этого, предварительная датировка стел из Хаккари лежит между концом II и началом I тыс. до н. э.

Семантика изображений до конца неясна. Говорится о возможной их связи с культом мёртвых или же с воплощением в них образа божества. Высказывалось предположение о том, что стелы могли изображать правителей государства Хубушкия, что может подтверждаться и изображёнными под правой рукой многих фигур жезлами – символами власти.

Некоторые аналогии стелам из Хаккари можно видеть на стелах из Arjaq Qal’eh на равнине Meshkin Shahr в северо-западном Иране, некоторых стелах из Азербайджана и Армении. Сходные иконографические черты видны на стелах эпохи бронзы региона Средиземного и Чёрного морей, безусловно, более древних чем стелы из Хаккари. Здесь можно предполагать одну из возможных линий эволюции или генетических связей антропоморфных стел региона Средиземноморья и Малой Азии.

Подводя предварительный итог, можно сказать, что, находки из Хаккари хотя и входят в круг антропоморфных изваяний и стел этого региона, но имеют при этом ряд отличительных черт, выделяющих их в особую группу. Иконография изображений связана, вероятно, с традициями культур евразийских кочевников, а на технику изготовления оказало влияние переднеазиатское монументальное искусство. Уточнение культурной принадлежности и датировки стел требует дальнейших исследований.

Савинов Д. Г., А. В. Поляков. Могильник Арбан I

Основу статьи составляет публикация и первичный анализ материалов карасукского могильника Арбан I. Этот комплекс был исследован Первым отрядом Среднеенисейской экспедиции под руководством Д.Г. Савинова в 1987-88 гг. на территории Аскизского района Республики Хакасия. Частично материалы могильника уже были опубликованы, но полный отчёт по всем погребениям приводится впервые.

Могильник, содержащий в общей сложности 72 погребения и 4 поминальника наиболее интересен тем, что состоит из двух групп могил. Первая группа (54 погребения) представляет «классический» этап карасукской культуры, вторая (18 погребений) – каменноложский. Они демонстрируют заметные отличия, как по конструкциям сооружений, так и по сопроводительному инвентарю. Что позволяет на примере данного могильника вновь обратится к вопросу соотношения двух этапов карасукской культуры. В связи с этим приводится краткий обзор точек зрения по данной проблеме, и на основе суммы объективных фактов (в том числе и планиграфии могильника Арбан I) высказывается мнение авторов статьи.

Кроме того, материалы «классической» части могильника при рассмотрении в сумме с близлежащими памятниками дают основание для выделения локальной «арбанской» группы. Практически все могильники «классического» этапа карасукской культуры находящиеся в юго-западной части её ареала (Хара-Хая, Терт-Аба, Есинская МТС, Бельтыры, Торгажак) демонстрируют схожие признаки, заметно отличающие их от эталонных памятников этого времени. Их объединяет активное использование в орнаментации сосудов зубчатого штампа, присутствие части признаков более свойственных каменноложскому этапу культуры, общая «бедность» погребений и нестабильность погребального обряда. Наиболее вероятно, что это связано с окраинным положением группы, и, вероятно, её частичной изоляцией от основных центров.

Могильник Арбан I, в силу своего окраинного положения и целого ряда специфических особенностей, не может считаться эталонным памятником карасукской культуры. Однако, представленные материалы, относящиеся к переломному моменту в истории карасукских племён, в целом достаточно точно отражают основные закономерности культурогенеза эпохи поздней бронзы на юге Минусинской котловины.

Лазаретов И. П. Памятники баиновского типа и тагарская культура

Данная статья посвящена комплексам переходного периода от эпохи поздней бронзы к скифскому времени на территории Южной Сибири. Эта группа памятников была выделена С. А. Теплоуховым как промежуточная между карасукской и тагарской культурами. Позднее, М. П. Грязнов объединил их в ранний этап тагарской культуры, дав ему название по могильнику Баинов Улус. Он указал на несомненную связь баиновских комплексов с памятниками эпохи бронзы и одновременно отметил, что в них присутствуют ранние варианты предметов вооружения, изделий и посуды скифского времени. Периодизация М.П. Грязнова признана и используется большинством археологов Сибири. Автохтонное происхождение скифских памятников Минусинской котловины считается доказанным фактом не требующим дополнительной аргументации.

Хронологическая позиция памятников баиновского типа определена верно, но их этнокультурная атрибуция вызывает сомнения. Во всех работах приводится список могильников и суммарная характеристика комплексов, без обоснования их культурной принадлежности.

При детальном анализе памятников баиновского типа они отчетливо разделяются на две самостоятельные группы. Одна из них аналогична эталонному могильнику Баинов Улус. Погребальный обряд, основные типы посуды и инвентаря первой группы ведут свое происхождение от комплексов эпохи поздней бронзы. В них полностью отсутствуют элементы «скифской триады». Только эти комплексы должны называться баиновскими. Они могут рассматриваться в качестве позднего этапа лугавской культуры эпохи бронзы.

Вторая группа погребений содержит предметы вооружения, изделия в «зверином» стиле, украшения и посуду характерные для раннескифского времени. Эти комплексы не имеют ничего общего с могильником Баинов Улус и относятся к началу подгорновского этапа тагарской культуры.

Вопреки существующему мнению, преемственности между этими двумя группами не наблюдается. Их объединение в рамках одного этапа является ошибочным. Характерные для тагарской культуры изделия в скифском «зверином» стиле, набор украшений, керамика с валиками не имеют истоков в местных культурах эпохи бронзы, Эти особенности принесены в Минусинскую котловину новым населением уже в сложившемся виде. Наиболее вероятным исходным районом миграции представляется территория Казахстана или Монголии. Там в среде постандроновских племен имелись все необходимые предпосылки для формирования культуры скифского типа.

Шауб И. Ю. О семантике находок из ольвийского некрополя

В погребальном инвентаре ольвийского некрополя VI-IV вв. до н.э. самое значительное место занимает керамика, причем преобладает импортная аттическая. Подавляющее большинство сюжетов ее росписи относится к дионисийскому кругу. С дионисийскими представлением о смерти (как пребывании в дионисийском парадизе), вероятно, ассоциировались в погребальном контексте и многочисленные изображения плющевого орнамента и пальметок на аттических вазах, а также изображения лотоса и плюща на ионийских.

Следующий по частоте встречаемости сюжет на вазах – это водоплавающие птицы, изображения которых служат еще одним доказательством широкого распространения в Сев. Причерноморье представлений об их связи с потусторонним миром.

С загробными представлениями, несомненно, связаны и довольно многочисленные изображения сфинксов.

Не случайно в могилах оказались и сосуды с изображениями борьбы Геракла со львом, с кентавром, с быком, с Антеем.

Бронзовые монеты-дельфинчики из ольвийских могил можно рассматривать не столько как «оболы Харона», сколько в качестве символа возрождения (равно как и изображения дельфинов на керамике).

И лев, и баран, как у греков, так и у скифов считались священными животными амбивалентной природы: они связаны и с солнцем и с хтоническим миром. Поэтому обилие и разнообразие их изображений на разнообразных предметах, найденных в ольвийских могилах, не удивительно.

Подвески-лунницы по аналогии с подобными же украшениями женщин языческой Руси можно считать отражением культа Луны.

Зеркала были принадлежностью богатых позднеархаических женских могил, причем тот факт, что этим предметам постоянно сопутствуют каменные плиты, связанные с ритуалом, указывает на их культовое значение. Сочетание этих предметов (наряду с прочими) – яркое свидетельство варварской принадлежности погребенных с ними женщин – жриц; подобным же свидетельством является и бронзовая модель скифского лука из детской могилы V в. до н. э.

Таким образом, все находки, сделанные в ольвийском некрополе VI-IV вв. до н.э., дают основание для предположения об их семантической значимости.

Новичихин А. М. Бронзовый котел из окрестностей станицы Гостагаевской

В окрестностях станицы Гостагаевской неподалеку от Гостагаевского городища был случайно найден бронзовый кованый котел высотой 29 см и диаметром 44 см (рис. 1-3). Находка хранится в Анапском археологическом музее.

Это уже третья находка котла подобной формы в районе Анапы (на территории древней Синдики): два аналогичных сосуда были найдены в Семибратних курганах. На Кубани известна еще одна находка – в погребении Курджипского кургана. За пределами Кубани также известны находки аналогичных сосудов. Два котла обнаружено на Балканах: в Куковой могиле на территории Болгарии (древняя Фракия) и в известной II Вергинской гробнице в Северной Греции (древняя Македония). Еще два на Среднем Дону в разрушенном Аверинском кургане. Во всех случаях котлы встречены в погребениях знати.

Комплексы, содержащие котлы датируются первой половиной V в. до н. э. (Семибратние курганы, Кукова могила) и второй половиной IV в. до н. э. (Курджипс и Вергина). В последнем случае имело место длительное использование сосуда, изготовленного около 460 г. до н. э.

Гостагаевская находка увеличивает число кубанских находок и подтверждает предположение Л. К. Галаниой о производстве кованых котлов данной формы на Кубани. Весьма вероятно, что в V в. до н. э. местом их производства была Синдика.

Широкая география находок позволяет высказать предположение о существовании каких-то форм контактов между Прикубаньем и Балканами, при которых кованые котлы могли попадать к представителям фракийской и македонской знати. Подобные контакты весьма вероятны для времени, близкого к середине V в. до н. э.

Использование и, возможно, производство подобных сосудов продолжалось на Кубани вплоть до конца IV в. до н. э., когда они, судя по находке в Курджипсе, имели бытование у меотской или меото-сиракской знати.

Стоянов Р. В. К хронологии участка эллинистического некрополя возле гончарных мастерских в Херсонесе Таврическом

В статье рассмотрены вопросы хронологии участка некрополя (Necropolis) Херсонеса Таврического (Tauric Chersonesos), расположенного напротив 19 куртины (curtain 19) юго-восточной линии городских оборонительных стен. В результате археологические исследований проводившихся в этом районе в 1900, 1956 и 1958 гг. были открыты тридцать семь могил (grave) эллинистического времени (Hellenistic period). Разнообразный сопроводительный инвентарь (burial equipment), найденный в захоронениях (burial place) свидетельствует о том, что здесь хоронили жителей города, материальное положение и социальный статус которых при жизни не были одинаковыми. Материалы погребальных комплексов, позволяют считать, что захоронения на этой территории начали совершать не позже, начала II в. до н. э. (с. 2th BC). Временной отрезок, разделяющий прекращение функционирования гончарных мастерских, ранее располагавшихся в этом районе, и возникновение некрополя составляет более пятидесяти лет. Прекращение функционирования этого участка, вероятно, было связано со строительством протейхизмы в IV в. (c. 4 AD).

Миняев С. С., Л. М. Сахаровская. Ханьская колесница из могильника Царам

Забайкальская экспедиция ИИМК РАН с 1997 года ведет систематические работы на одном из могильников сюнну в пади Царам (Кяхтинский район Республики Бурятия, в 1,5 км южнее поселка Наушки). Здесь сосредоточены наиболее крупные среди известных ныне погребальных сооружений сюнну в России и одни из самых крупных в мире (подробную характеристику памятника см.: Миняев, Сахаровская 2000).

Основным объектом исследования является курган 7 – самый крупный курган могильника и один из крупнейших курганов сюнну, известных к настоящему времени. В ходе предыдущих полевых сезонов были исследованы намогильное сооружение и сложное внутримогильное сооружение из деревянной клети в верхней части ямы и четырех перекрытий. Верхнее перекрытие состояло из крупных каменных плит, уложенных сплошь на сосновые бревна, которые перекрывали всю могильную яму в направлении с севера на юг. Под бревнами фиксировался слой покрытия из тростника. Второе перекрытие располагалось ниже первого на 120-150 см и состояло из лежавших встык каменных плит, ниже которых также фиксировался слой тростника. Третье перекрытие было многослойным: крупные каменные плиты средним размером 100 × 70 см, слой древесного угля и речной гальки, слой спрессованной березовой коры, мелких веток и шишек, слой крупной щебенки. Структура четвертого перекрытия была также многослойной: крупные каменные плиты средним размером 80 × 60 см, слой спрессованной березовой коры, мелких веток и шишек, слой крупной речной гальки, слой крупного щебня, слой мелкого древесного угля. При расчистке третьего и четвертого перекрытий были отмечены определенные различия между их западной и восточной частями. Они были выражены в цвете и структуре каменных плит: западные части этих перекрытий состояли из плит светло-серого песчаника, тогда как восточная часть была сложена из светло-розовых валунов. В центральной части могильной ямы прослеживались два грабительских хода, частично разрушивших центральную клеть и все перекрытия.

Детали колесницы были обнаружены при разборе третьего и при расчистке четвертого перекрытия в центре кургана на глубине 10,5-11 м. Расположение деталей колесницы позволяет предполагать, что ее корпус находилась ниже третьего перекрытия в заполнении ямы, тогда как тент колесницы и колеса были найдены поверх камней третьего перекрытия в центре кургана и, следовательно, располагались выше уровня этого перекрытия. Вероятно, колесница была поставлена на камни четвертого перекрытия и затем покрыта заполнением ямы, а также щебнем, галькой, углем и плитами третьего перекрытия (поверх которого остались тент и колеса). При просаде заполнения ямы детали колесницы утратили свое первоначальное положение: они провалились вниз и были значительно повреждены перемещением каменных плит, щебня и гальки, сыгравших роль своеобразных жерновов. В дальнейшем колесница была дополнительно повреждена грабительскими ходами: северный ход повредил часть упряжи и корпуса, южный ход прошел через место предполагаемого сиденья колесницы, разрушив и значительную часть тента. Сохранность деталей колесницы была чрезвычайно плохой: деревянные части и органический материал тента практически полностью сгнили, бронзовые и железные детали упряжи сильно окислились и утратили первоначальную структуру. У северной стены могильной ямы в 1 м от склона пятой ступени на глубине 10 м был найден череп, два шейных позвонка и метаподии лошади. Ниже приводится описание сохранившихся деталей колесницы.

Тент колесницы. Остатки тента найдены в центре ямы в 4 м от северной стенки ямы, поверх камней третьего перекрытия. Тент состоял из деревянного каркаса, поверх которого было натянуто покрытие из органического материала. Основу каркаса составляли крестообразно расположенные тонкие деревянные плахи шириной около 4 см, к которым крепились несколько изогнутых в круг толстых прутьев. Эта основа была дополнена более тонкими прутьями диаметром 1-1,5 см, радиально расходящимися от центра каркаса на расстоянии друг от друга. Органическое покрытие каркаса было двухслойным: верхний слой состоял из темного органического материала (кожи или войлока), ниже прослеживался тонкий слой ткани. Это покрытие тента было прибито к плахам и прутьям основы тонкими железными гвоздями Г-образной формы. С внутренней стороны тент был покрыт слоем красного лака, на котором сохранились следы геометрического орнамента, нанесенного белой, коричневой и темно-красной красками. Южная часть тента была срезана южным грабительским ходом.

Передняя яремная жердь колесницы была найдена на слое гальки и угля под камнями третьего перекрытия в 2,5 м севернее тента. Диаметр яремной жерди 18-20 см. Ее западный край был полностью разрушен при проседании третьего перекрытия. Сохранившаяся длина яремной жерди 2,5 м. На восточный конец жерди был надет бронзовый наконечник длиной 10 см и диаметром 7 см, почти полностью окисленный и раздавленный давлением заполнения. Не исключено, что аналогичный наконечник был надет на западный, разрушенный конец жерди. В 12 см от восточного края яремной жерди и далее по всей ее длине на расстоянии 40-50 см друг от друга прослеживались 5 пар квадратных пазов для крепления деталей упряжи размером 3 × 1,5 см (в каждой паре пазы находились на расстоянии 4 см друг от друга). Рядом с пазами прослеживались фрагменты бронзы, вероятно – бронзовых дуг, которые вставлялись в пазы.

С западной и восточной сторон яремной жерди, а также в ее центре были найдены остатки яремных наверший. Они представляли собой доски толщиной 4 см, шириной 8 см и сохранившейся длиной 25-30 см. Расположение западного навершия, найденного in situ, показывает, что навершия с помощью специальной врезки крепились к яремной жерди; нижняя часть яремных наверший не сохранилась. В верхней части западного и центрального наверший имелся цилиндрический выступ, на который был одет бронзовый наконечник. На восточном навершии выступ был сломан еще в древности, след от выступа прослеживался в верхней части навершия. Вся поверхность яремной жерди и яремных наверший была покрыта черным лаком, поверх которого белой и красной красками нанесен геометрический орнамент. Стилистически фрагменты этого орнамента сходны с орнаментом на внутренней стороне тента колесницы.

Деревянные оглобли. Две оглобли колесницы располагались ниже передней яремной жерди в направлении север-юг параллельно друг другу, на расстоянии 60 см друг от друга. Сохранность оглобель очень плохая, южная часть оглобель срезана грабительским ходом, сохранившаяся длина – 95-100 см. На поверхности оглобель сохранились следы лака и орнамента, нанесенного красной и белой красками. Рядом с восточной оглоблей на расстоянии 10 см от нее прослеживались расположенные в линию железные бляшки овальной формы с отверстиями на коротких сторонах. Возможно, они были нашиты на кожаные ремни упряжи или вожжи. Ниже этой линии бляшек в 30 см восточнее них лежало железное кольцо диаметром 6.5 см.

Деревянные колеса. Остатки колес располагались в 1 м южнее оглобель, на камнях третьего перекрытия, нижняя часть западного колеса была найдена в слое гальки и щебня, подстилавших третье перекрытие. Колеса располагались на расстоянии 2 м друг от друга и состояли из обода, спиц и, видимо, центрального диска, куда вставлялись концы спиц и в центре которого помещалась железная втулка оси. Колеса в значительной степени повреждены давлением заполнения ямы и перекрытий, диаметр колес 120 см, количество спиц достигало 22, толщина спиц 3-4 см. По ободу западного колеса прослеживались остатки нескольких железных скоб. На ободе и спицах сохранились мелкие фрагменты красной и белой краски. При этом красной краской были окрашены обод и прилегающие к нему части спиц на расстоянии 10-12 см, остальная часть спиц была окрашена белой краской. Центральная часть колес практически не сохранилась, однако остатки красной краски, найденные в районе центральной части, показывают, что центральный диск колеса, куда вставлялись спицы, был, вероятно, окрашен в красный цвет.

В галечном слое, подстилавшем третье перекрытие, непосредственно с наружной стороны колес были обнаружены малые железные втулки с двумя выступами; на наружной стороне втулок отмечены следы дерева. Под колесами также в галечном слое третьего перекрытия были обнаружены большие железные втулки с тремя выступами с наружной стороны и также со следами дерева на наружной поверхности втулок (в центре больших и малых втулок следов дерева не обнаружено). На наружной стороне больших втулок сохранились железные гвозди, которыми втулка крепилась к деревянному центру колеса.

Задняя яремная жердь. Название этой части колесницы является условным, так как ее подлинное назначение пока не совсем ясно. Интерпретировать ее как ось колесницы не позволяет пока ряд наблюдений, в частности:

- разница в диаметре жерди и внутреннего диаметра больших железных втулок, куда должна была вставляться ось,

- отдельное расположение бронзовых наосьников (их описание см. ниже), обычно надевавшихся на концы оси и по диаметру втулки не совпадающих с диаметром задней жерди (имевшей к тому же собственные бронзовые наконечники).

«Задняя яремная жердь» по форме и размеру напоминала переднюю яремную жердь. Ее основой была длинная круглая жердь диметром 7 см и длиной около 3 м. Основная часть жерди была срезана северным грабительским ходом, сохранились лишь восточное и западное окончание жерди. На концы жерди были надеты бронзовые наконечники диаметром 5,5 см и длиной 7 см. На поверхности наконечников выделялся небольшой валик (рис. 26). С внутренней стороны наконечников в 3-4 см от них в яремную жердь были вбиты две железные дуги, через которые, возможно, пропускались какие-то элементы упряжи – ремни или веревки. На поверхности задней яремной жерди прослеживались остатки лака и орнамента, нанесенного белой краской.

Деревянные «подлокотники» сиденья. После расчистки колес непосредственно под ними были обнаружены остатки сосновых плах, вероятно – подлокотников сиденья. Они представляли собой доски толщиной 3-4 см, сгнившие и раздавленные мощным давлением заполнения ямы. Предполагаемый размер подлокотников 25 × 50 см. Поверхность подлокотников была покрыта лаком, на котором можно было проследить нанесенный красками геометрический узор.

Корпус повозки. После расчистки и разборки колес в пространстве между колесами и остатками оглобель были обнаружены и расчищены остатки решетчатого корпуса колесницы и бронзовые наосьники. Остатки корпуса представляли собой несколько деревянных планок, образовывавших решетчатую часть корпуса. В месте перекрестий планки скреплялись между собой железными гвоздями. Толщина планок 2-3 см. Северная и южная часть решетчатого корпуса колесницы, как и, очевидно, целиком сиденье были разрушены грабительскими ходами. С северной стороны решетчатого корпуса под его деревянными планками были найдены два бронзовых наосьника в виде круглого диска с цилиндрическим выступом. Диаметр основания наосьников 12 см, диаметр верхней части 5 см, высота 10 см. В нижней части наосьников имелись прямоугольные отверстия размером 3 × 1.5 см для вставки чек. В верхней части наосьники имели Г-образные выступы, видимо, для фиксации ремней упряжи.

Железные чеки лежали между наосьникам (рис. 29, рис. 32). Они имели вид железных пластин с кольцевидным окончанием, прямоугольных в сечении, длиной 10 см.

Отсутствие колесной оси и расположение бронзовых наосьников парой в необычном месте (под решетчатым корпусом) позволяет предположить, что колесница была положена могилу в разобранном виде и возможно – неполностью. Следует отметить и то обстоятельство, что наличие трех яремных наверший подразумевало и использование трех лошадей в упряжке. Однако, как отмечено выше, был найден только череп, два шейных позвонка и метаподии одной лошади, положенной в могилу, очевидно, по принципу «часть вместо целого».

Конструкция рассматриваемой колесницы и ее декор находят вполне убедительные аналогии среди колесниц ханьского времени. Недавнее и наиболее полное на данный момент исследование таких колесниц позволило выявить несколько вариантов их конструкции, в том числе и весьма близких колеснице из Царама. Царамская колесница, как и ханьские, имеет тент из органического материала, натянутого на деревянный каркас, четыре деревянных стойки, поддерживавших тент, решетчатое сиденье и деревянные «подлокотники». Корпус колесницы и раскраска колес находят убедительные аналогии в реставрированной недавно колеснице из захоронения знаменитого ханьского военачальника Хоцюйбина, успешно воевавшего с сюнну. Судя по числу яремных наверший, колесница Царама изначально была рассчитана на трех упряжных лошадей, что и объясняет использование двух оглобель вместо более типичного для ханьских колесниц одного центрального дышла (использование которого требует четного числа лошадей).

Письменные источники нередко сообщают, что в числе даров, получаемых высшей сюннуской знатью от ханьского двора, были и колесницы. Так, в 51 г. до н. э. шаньюй Хуханье получил в дар в числе прочего «колесницу с сиденьем» (Таскин 1973: 35). В дальнейшем, как отмечено в «Ханьшу», шаньюй неоднократно был одарен «как и в первый раз» (Таскин 1973: 36, 37, 51). В эпоху Ван Мана (9-24 гг. н. э.), стремившегося разделить сюнну на несколько кочевий и поставить во главе каждого своего вождя, одному из сюннуских перебежчиков, правому лиюй-вану Сяню был присвоен титул Cяо-шаньюя. При этом среди прочих даров ему были пожалованы «колесница с сиденьем и колесница с барабаном» (Таскин 1973: 57). В 50 г. н. э. шаньюю южных сюнну Би (внуку Хуханье, правившему под тем же именем, что и его дед) была пожалована «коляска с сиденьем и зонтом из перьев и упряжная четверка богато убранных лошадей» (Таскин 1973: 72). В 143 г. н. э. южному шаньюю Хуланьчжо в тронном зале императорского дворца пожаловали, среди прочего «колесницу с черным верхом, запрягавшуюся четверкой лошадей, колесницу с барабаном, колесницу с сиденьем»; женам шаньюя были пожалованы «украшенные золотом и парчой две коляски и упряжные лошади» (Таскин1973: 94).

Вполне вероятно, таким образом, что найденная в Цараме колесница также была даром ханьского двора одному из представителей высшей сюннуской знати. Возможен, однако, и другой вариант, который основан на сообщении «Ханьшу». В эпоху Ван Мана сын упомянутого выше Cяо-шаньюя Дэн, находившийся при императорском дворе в заложниках, был казнен в отместку за то, что его отец перебежал назад к северным сюнну, а его брат Цзяо часто совершал набеги на пограничные земли. Трупы Дэна и других казенных вместе с ним знатных лиц по требованию сюнну были возвращены на родину для захоронения, при этом для транспортировки тела были «положены на колесницы» (Таскин 1973: 62). Не исключено, что позднее эти колесницы были помещены в могилы вместе с другим погребальным инвентарем.

Следует подчеркнуть, что в любом случае упоминание колесниц либо в качестве даров, либо в связи с погребальной церемонией связано только с высшей сюннуской знатью – шаньюями, их женами или сыновьями. Это обстоятельство еще раз подтверждает вероятность того, что курган № 7 в Цараме является захоронением представителя именно высшей знати сюнну, возможно – одного из шаньюев.

Чхаидзе В. Н. Гермонасса – Томы – Таматарха: позднеантичный и раннесредневековый город на Боспоре

Король Г. Г., Л. В. Конькова. Южносибирские импорты в Восточной Европе и проблемы этнокультурного и регионального взаимодействия в X–XIII вв.

В Восточной Европе к X–XIII вв. сложились определенные традиции изготовления ременных наборных украшений – поясной и сбруйной гарнитуры всадника. Они не были однородными и отражали разнообразные влияния (скандинавские, венгерские, позднехазарские, византийские, постсасанидские и исламские, общетюркские и кочевнические в целом). Работа по детальному определению разных уровней культурного взаимодействия (обмен информацией: художественные влияния; ремесленные – передача технологий; обмен вещами: импорт и экспорт предметов) позволяет наметить перспективы последующих этнокультурных реконструкций.

В Древней Руси и у кочевников южнорусских степей преобладали изделия из бронзы, использовались серебряные и железные предметы. В Волжской Болгарии, одном из центров производства поясных и сбруйных украшений, наряду с цветным металлом со второй половины XI–XII в. начинает широко использоваться и черный металл. База археологических источников и увеличение количества публикаций позволяют проследить происхождение и распространение тех или иных вещей. Основой сравнительного анализа является комплексный подход с оценкой как морфологии предметов, так и технологии их производства и системы орнаментации. К исследованию привлечены материалы из раскопок и случайные находки, происходящие из Восточной Европы, Южной Сибири и Средней Азии.

Среди ременных наборных украшений из цветного металла, найденных в Восточной Европе, встречаются единичные предметы, которые не имеют здесь аналогий. Сравнительный анализ формы этих предметов, технологии их изготовления, особенностей декора на уровне евразийских изделий конца I – начала II тыс. н.э. показывает, что эти вещи являются импортом из региона Южной Сибири. В то время на этой территории преобладала технология тонкостенного литья с использованием восковой модели, а также ажурное литье в период расцвета технологии. Предметы были украшены рельефным орнаментом, преимущественно растительных форм, имеющих свои особенности. Именно эти особенности и характеризуют упомянутые единичные находки из Восточной Европы.

Группа из шести предметов: бронзовые ременный наконечник, накладки разных форм и пряжка (Рис. 1) – входит в собрание вещей, найденных в начале XX в. в Донской губернии у Азовского моря при строительстве железной дороги (хранится в Государственном историческом музее, Москва, № 54746/оп.980). Они имеют аналогии в южносибирских ременных украшениях, вплоть до абсолютной идентичности, и датируются второй половиной X – первой половиной XI в. Еще одним примером ременного украшения южносибирского облика является серебряная ажурная накладка с Украины, имеющая близкую аналогию из предгорий Алтая (Рис. 2).

Трудно определить пути проникновения этих предметов в Восточную Европу. В Южной Сибири с середины IX в. утвердился Кыргызский каганат. Почти на 100 лет он распространил свое влияние на огромные территории Центральной Азии и освоил ближние и дальние торговые пути. Один из них – из Южной и Западной Сибири в Восточную Европу. Возможно, рассмотренные находки – дополнительные свидетельства действенности этого пути. Существует мнение и о том, что отдельные южносибирские вещи единовременно попали сюда вместе с кочевниками.

Примечательно, что в качестве характерной черты древнерусской «дружинной культуры» выделяется сочетание предметов различного происхождения, составлявших комплекс снаряжения воина-всадника. Некоторые ременные украшения могли иногда использоваться как декоративные элементы-подвески в составе ожерелий. Примером могут служить две серебряные литые накладки с прорезью, служившие подвесками в ожерелье, найденном в одном из Гнездовских курганов (Рис. 3: 1, 2). Они, на наш взгляд, также относятся к кругу распространенных в Южной Сибири ременных украшений, хотя по материалу и особенностям технологии отличаются от них. Возможно, гнездовские накладки были сделаны в одном из восточноевропейских ремесленных центров по «восточному» оригиналу. Точно такие по форме, но крупнее по размеру и очень близкие по орнаменту, накладки из Южной Сибири (Рис. 3: 3–5) известны в количестве 28 экз., в т.ч. из Средней Азии (Рис. 3: 6–8).

Для 14 предметов из известных нам 66 с разными орнаментальными композициями, включающими симметричные гроздья винограда, в том числе для 5 с рассмотренным вариантом композиции, исследован состав металла. Большинство изделий изготовлено из сложной латуни (сплав с большим содержанием цинка). Наличие такого сплава и «неместная» символика декора (виноградные гроздья) позволяют предположительно связать производство этих предметов с районами Средней Азии, Ирана, Северной Индии, для которых характерно производство сложных латуней и хорошо известна символика винограда.

Высказанное исследователями мнение о возможном изготовлении конкретных гнездовских накладок на Северном Кавказе пока не подтверждается известными нам материалами, которые датируются временем не позднее первой половины IX в. (Рис. 4). Зато представленный на гнездовских накладках декор распространен в конце I – начале II тыс. н.э. на востоке, от Средней Азии до Забайкалья (Рис. 5).

Таким образом, в Восточной Европе известно некоторое число находок определенно южносибирского происхождения и реплики на них. Сравнение их с основным восточноевропейским материалом показывает, что южносибирские ременные украшения – предметы-импорты рубежа I–II тысячелетий н.э. – не оказали заметного влияния на технологию и художественные особенности изделий ремесленных центров, обслуживавших местное население (мы не говорим об общетюркских формах многих изделий, распространенных в Евразии повсеместно). Следовательно, для этого времени нельзя говорить о каком-либо значительном влиянии южносибирских технологических традиций. Со второй половины XI в. ситуация в Восточной Европе с преобладанием ременных украшений из цветного металла меняется. Появляется железная поясная и сбруйная гарнитура характерной формы, часто украшенная инкрустацией и аппликацией серебром. Наибольшее число находок связано с Поволжьем. Появление подобных находок в Восточной Европе исследователи связывают со значительным влиянием южносибирской культуры конца X–XVII вв., получившей название «аскизская», на ремесленные центры Поволжья.

Распространение в Южной Сибири железной гарнитуры с характерными приемами обработки отражает смену технологических традиций на этой территории, где с конца X до середины XI в. происходит практически полная замена бронзовых изделий на железные с повсеместным распространением и утверждением техники инкрустации и аппликации.

По мнению исследователей, появление с середины – второй половины XI в. в Восточной Европе железных изделий собственно аскизских и широкое распространение местных подражаний им служит свидетельством тесных контактов Сибири с Волжской Болгарией. С точки зрения собственно технологии производства предметов «аскизского круга», эта традиция наложилась на местные (поволжские) традиции обработки черного металла, при этом содержала определенную новизну и, создав моду на оригинально декорированные изделия, получила значительное распространение. Но в отличие от Южной Сибири, новая технология не вытеснила в Восточной Европе цветной металл. Кроме того, в Поволжье отмечены бронзовые аналогии аскизским железным изделиям.

Таким образом, исследование конкретного материала – южносибирского импорта в Восточной Европе X–XIII вв. – позволило проследить, что эпизодическое проникновение южносибирских бронзовых изделий рубежа I–II тысячелетий н.э. не привело к новациям в технологии. Появление же с середины – второй половины XI в. южносибирских железных изделий с характерной обработкой повлекло за собой значительные технологические изменения и в Восточной Европе, что свидетельствует об активных и постоянных контактах.

Курбатов А. В. Этапы освоения Русского Севера и развитие кожевенного ремесла

Некоторые археологические находки кожаной обуви XV-XVII вв. в городах Северо-Запада России говорят о появлении здесь аборигенов Севера. В Старой Ладоге, Орешке и Пскове в позднесредневековых слоях встречены единичные поршни своеобразного раскроя. Их форма, особенности раскроя и сшивания сравнимы с археологическими и этнографическими формами обуви народов Севера. Их появление в городах Северо-Запада России указывает на новый качественный этап в освоении русским населением северных земель. Сложение Московского государства открыло новый этап в освоении просторов Севера и Сибири и изменило характер русской колонизации этих территорий. Происходило приспособление русских к непривычному по суровости климату и усвоение новых форм жизнеобеспечения и хозяйственной деятельности. Эти исторические изменения находят широкое отражение в обогащении лексики русского языка словами, заимствованными из языков народов Севера.

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИ

Кушнарёва К. Х. Новая датировка кармирбердской культуры Кавказа

Настоящая статья посвящена уточнению времени развития кармирбердской культуры (КБК) и рассмотрению ее особенностей.

Большинство исследователей, в том числе и в своё время автор, традиционно рассматривали КБК как самую раннюю в системе среднебронзовых культур Южного Кавказа. Её датировка обычно определялась веками вокруг рубежа III–II тыс. до н. э., причем некоторыми исследователями нижняя граница заглублялась даже до XXIII в. до н. э.

В настоящее время накопление принципиально новых материалов привело к определенному пересмотру хронологических позиций ранее известных комплексов периода средней бронзы. В результате актуальность приобрела также проблема пересмотра хронологии КБК. Актуальность решения этой проблемы вызвана следующими причинами: 1) Передатировка памятников «цветущей поры» бедено-триалетской общности (БТО), которые теперь прочно заняли отрезок времени от последних веков III тыс. до н.э. до XIX-XVIII вв. до н.э. (Кушнарева, Рысин 2001). 2) Необходимость объяснения феномена сосуществования в южной зоне Закавказья памятников КБК и «царских» курганов БТО в период ее расцвета. Данная проблема возникла в связи с углублением даты курганов «цветущей поры», а также обнаружением аналогичных курганов на той же территории Армении – Карашамб, Кировакан, Аруч, Неркин Навер и др., где наблюдается также и концентрация кармирбердских памятников (датированных ранее всеми исследователями тем же временем). 3) В связи с отсутствием четких переднеазиатских параллелей, на которые можно было бы опереться при датировке КБК необходим повторный, более углубленный анализ инвентаря кармирбердских погребений для восстановления дополнительной информации.

Наиболее массовым материалом КБК оказалась расписанная в определенном стиле (по красному фону черная краска) посуда, совмещенная в погребениях с чернолощеными сосудами, декорированными различными узорами (бегущая спираль, вписанные друг в друга полудуги, свисающие волюты, двойные «колечки»), нанесенными гребенчатым штампом.

По всей вероятности, самые ранние памятники КБК появились в конце XVIII – XVII вв. до н.э. в Араратской долине. Здесь наблюдается их наибольшая концентрация, и здесь они определенное время существовали в «чистом» виде (т. е. без присутствия севано-узерликских переходных и позднебронзовых артефактов). В качестве примера «чистых» комплексов можно привести погребения №№ 25 и 26 могильника Верин-Навер. Позднее, в ранее «чистых» погребениях начали появляться сосуды севано-узерликского типа (тоже расписные, но в другом стиле – среди мотивов орнамента преобладают гирлянды косозаштрихованных ромбов). Иногда в этих погребениях попадаются редкие сосуды переходного времени (кувшины с послеобжиговой росписью, сосуды в форме «индийского ореха», курильницы с прорезями), а также единичные экземпляры посуды позднебронзового века (кухонные горшки с семечковидным, ногтевым и клиновидным орнаментом).

В результате анализа археологических данных устанавливается время сооружения финальных памятников КБК – памятников переходного к поздней бронзе этапа. Это, вероятнее всего, XV в. до н.э., возможно, отчасти начало XIV в., ибо, согласно наиболее распростаненным точкам зрения, с XIV-XII вв. до н.э. на Кавказе начинается поздний бронзовый период в гончарной продукции которого исчезает роспись, сокращается количество гребенчатого штампа. Также исчезают (за редким исключением) такие сосуды как кувшины с позднеобжиговой свастической и меандровой росписью, курильницы и сосуды в форме «индийского ореха».

Коснемся нескольких дополнительных данных, которые косвенным путем подтверждают намеченную нами дату КБК. Здесь прежде всего следует указать на хурри-митаннийскую печать из Большого кургана № V Шамирама, а также фаянсовые бусы из богатого женского погребения № 12 Верин-Навера, меч с рамочной рукоятью из погребения № 19 того же могильника, бронзовые удила из кургана в Ошакане.

Материальное же выражение переходного этапа от средней к поздней бронзе в южной части Закавказья (конец XV – начало XIV вв. до н.э.), по нашим наблюдениям, сводится к следующим особенностям.

В этот период происходит смена технологий гончарного производства, которая приводит к появлению сосудов новых типов (кухонные горшки, украшенные клинышками, ногтевыми защипами и семечковидным орнаментом). В «чистых» (ранних) комплексах КБК эти сосуды отсутствуют.

Параллельно с этим продолжает выпускаться керамика, среди которой появляются расписные сосуды севано-узерликского типа. Упомянутые комплексы показывают, что сосуды, расписанные в севано-узерликском стиле, появляются во второй половине периода развития КБК.

В этот короткий промежуток времени появляются и вскоре исчезают неизвестные ранее типы посуды (сосуды со свастической и меандровой двуцветной пастовой росписью после обжига, вазы на полых ножках, сосуды в форме «индийского ореха», двураструбные и ящичные курильницы с прорезями). Появились также новые приемы орнаментации (затертость гребенчатого штампа белой и красной пастой, узорчатое лощение, роспись после обжига). Сосуды-раритеты, несущие эти особенности, служат индикаторами переходного периода.

Кратковременность этого периода проявляется в отсутствии подобных типов посуды как в «чистых» (ранних) погребениях КБК, так и в комплексах позднебронзового века.

Итак, кармирбердская культура пришла на смену бедено-триалетской культурной общности «цветущей поры». Последняя, теперь прочно заняла хронологическое место (XXII-XIX/XVIII вв. до н.э.), прогнозируемое ранее для КБК.

Прямой генетической связи между «царскими» курганами «цветущей поры» и погребениями КБК не прослеживается, ибо в курганах «цветущей поры» нет никаких признаков ни кармирбердских, ни севано-узерликских, ни, тем более, позднебронзовых артефактов, и наоборот. Это наводит на мысль, что носители КБК, для которых столь характерна расписная посуда, являлись пришлым с Юга населением (где традиция расписывать сосуды уходит вглубь тысячелетий), заселившим в первую очередь Араратскую долину и ближние отроги Арагаца.

В дальнейшем, из-за перенаселенности Араратской долины, первая волна пришельцев, по-видимому, двинулась на северо-запад – на плодородное плато исторического Ширака, где в погребениях продолжают бытовать типичные для этой культуры округлые горшки и миски, – как расписные (широкие фризы с метопами), так и чернолощеные (со штампованным пунктирным орнаментом). Одновременно там частm чернолощеных сосудов подвергается модификации, которую мы рассматриваем как локальную особенность гончарного производства Ширака рассматриваемого времени.

Еще позднее, по-видимому, по тем же причинам перенаселённости еще одна часть кармирбердцев продвинулась на западный берег оз. Севан, где оставила свои погребения с признаками керамики переходного к поздней бронзе этапа, а также единичными сосудами поздней бронзы. В них также появилась так называемая севано-узерликская посуда. Впоследствии носители кармирбердской культуры продвинулись еще дальше на восток, в Карабахскую степь, где основали ряд поселений. Время бытования КБК на Южном Кавказе должно быть определено примерно концом XVIII – началом XIV вв. до н.э.

Рысин М. Б. Связи Кавказа с Волго-Уральским регионом в эпоху бронзы (проблемы хронологии и периодизации)

Связи с Кавказом играли важную роль для степной зоны Юго-Восточной Европы, поскольку в эпоху ранней и средней бронзы (далее РБВ и СБВ) кавказский центр культурогенеза являлся лидирующим для всего региона (Бочкарев 1991). Влияние Кавказа было обусловлено в первую очередь богатством разнообразных природных ресурсов и тесными связями его обитателей с передовыми цивилизациями Переднего Востока. Уникальное расположение региона на скрещении древних путей сделало Кавказ транслятором достижений Древнего Востока и собственных новаций в степную зону и далее по всей Восточной Европе.

За последние десятилетия получены новые данные, позволяющие дополнить схему периодизации кавказской металлообработки А. А. Иессена еще одним этапом, – успенским, – предшествующим привольненскому.

Связи Кавказа с Поволжьем в РБВ выражались главным образом в распространении передовой кавказской технологии изготовления проушных колунообразных топоров, – литьё в открытую со стороны брюшка составную форму. В РБВ майкопская технология металлообработки на севере и северо-востоке не распространялась за пределы Нижнего Поволжья, причем единичные подражания кавказским колунообразным проушным топорам встречаются только вблизи главной водной артерии – Волги. Население Волго-Уральского региона использовало местное меднорудное сырье.

На начальном этапе СБВ влияние кавказской металлообработки значительно расширилось, достигнув северных границ степной зоны и районов западного Приуралья Изменение характера связей, выражается в расширении ассортимента изделий кавказских типов в степной зоне, в том числе амулетов-украшений кавказских типов. Распространение в начале СБВ от Поднепровья до Приуралья в погребальном инвентаре кавказских амулетов-украшений отражает существование некоего культурно-идеологического континуума в степной зоне, поскольку такие амулеты в составе погребального инвентаря, несомненно, были связаны с обрядами перехода, составляющими основу идеологических представлений традиционных обществ. В дальнейшем, на привольненском этапе СБВ продукция кавказских мастерских и подражания кавказским изделиям по-прежнему распространяются в Предкавказье и Нижнем Подонье. На севере и северо-востоке ареал распространения кавказских типов металлических изделий сокращается до границ Нижнего Поволжья. Наконец, в финале СБВ, на костромском этапе изделия кавказских типов встречаются только в Предкавказье и на Нижнем Дону. В финале СБВ влияние кавказского очага металлообработки в степной зоне почти полностью прекращается. Родственная культурная среда, проницаемая для распространения кавказских технологических и идеологических новаций, также сокращается до границ Подонья и Нижнего Поволжья. Вероятно, это связано с формированием нового волго-уральского очага культурогенеза эпохи поздней бронзы (Бочкарев 1991). Сокращение кавказского влияния в степной зоне и затухание деятельности кавказского очага культурогенеза мы связываем в первую очередь с разрывом южных связей и сокращением притока новаций из Закавказья.