Аннотация

"Археологические Вести", СПб., 2006. Выпуск 13. Аннотация

«Археологические Вести» № 13 является очередным ежегодником, выпускаемым ИИМК РАН. В него включены статьи, посвященные новейшим исследованиям в области археологии и истории. Впервые вводятся в научный оборот материалы палеолитического комплекса Широкий Мыс (черноморское побережье Кавказа), энеолитического поселения Павшино (бассейн Северной Двины); новые данные по фаунистическим остаткам Алтын-депе (Туркменистан), культовым сооружениям Месопотамии в период убейдской культуры и некрополю Порфмия. В ряде статей рассматриваются отдельные категории археологического материала различных эпох, в частности, керамика андроновского типа в верховьях р.Тубы (бассейн Енисея), карасукские лапчатые привески, эволюция конского снаряжения в пазырыкской культуре, греческая чернолаковая керамика из степных скифских погребений, боспорские орлиноголовые пряжки, зооморфные гребни эпохи Великого переселения народов и особенности кожаной обуви средневекового Таллинна. Специальный раздел составляют работы по актуальным проблемам археологии. В него вошли статьи о китайских письменных источниках по истории древних тюрков, «Женский образ и храм» в искусстве каменных изваяний и погребальных монументов Европы в IV-III тыс. до н. э., а также рассматривается влияние центров Северо-Восточного Причерноморья на материальную культуру народов Северного Кавказа. В сборнике дается информация о важнейших международных конференциях и обозрение новейших отечественных и зарубежных публикаций по археологии. Один из разделов посвящен истории науки. Среди авторов ежегодника ученые из различных центров России (Москва, Санкт-Петербург, Вологда, Воронеж, Калуга), Украины (Киев), Финляндии (Хельсинки) и Франции (Париж).

НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ И ИССЛЕДОВАНИЯ

 

Щелинский В. Е. Среднепалеолитический комплекс местонахождения Широкий Мыс (Черноморское побережье Северо-Западного Кавказа

Местонахождение Широкий Мыс на Черноморском побережье Северо-Западного Кавказа вошло в литературу как крупное позднепалеолитическое местонахождение, относящееся к ориньякскому кругу памятников (Щелинский 2004). Однако фактически оно имеет два разновременных палеолитических слоя: верхний – позднепалеолитический и нижний, связанный с ископаемой корой выветривания – с артефактами среднего палеолита. При этом между ними чётко прослеживается хронологический перерыв, проявляющийся в наличии стадии интенсивной эрозии слоя со среднепалеолитическим материалом, предшествующей накоплению слоя с позднепалеолитическими культурными остатками.

Среднепалеолитические находки местонахождения Широкий мыс, обнаруженные in situ в процессе раскопок и собранные на поверхности, составляют единый археологический комплекс. В геологическом отношении он относится к верхнему плейстоцену и датируется, скорее всего, временем образования карангатских отложений на Кавказском побережье Чёрного моря (предположительно сопоставляется с OIS 5c). Этот комплекс изделий характерен для кратковременных стоянок среднепалеолитических охотников, ибо включает в себя сравнительно малочисленные каменные изделия, среди которых значительную часть составляют отборные сколы и орудия с вторичной обработкой. Причём отчётливо видно, что эти орудия довольно слабо изношенные от использования в работе. Индустрия, представленная данным комплексом изделий, основывалась на местном каменном сырье. Вместе с тем в ней заметную роль играл «импортный» кремень, происходящий из удалённых не менее чем на 100 км более южных районов Черноморского побережья Кавказа (ближайшими могли быть нынешние окрестности г. Сочи, более дальними – территория Абхазии). Эти районы, надо полагать, периодически посещались широкомысовскими среднепалеолитическими охотниками и были частью общей освоенной ими территории, что было связано с их сезонноподвижным образом жизни. Индустрия имеет ярко выраженный леваллуазский характер. При этом она непластинчатая (пластины в коллекции единичные). Первичное расщепление камня было ориентировано на изготовление леваллуазских отщепов, включая, и в немалой степени, леваллуазские остроконечники. Типологическая специфика индустрии отчётливо проявляется также в сочетании количественно представительных и разнообразных леваллуазских типов изделий с единичными, но выразительными двусторонне обработанными орудиями (кайльмессер и ручные рубила). Наличие последних является определяющим признаком ашельских индустрий. При этом характер техники изготовления и типы представленных в комплексе рубил ясно указывают на принадлежность этого комплекса к самому концу ашельской эпохи, что согласуется с его сравнительно поздним (ранневалдайским или ранневюрмским) геологическим возрастом.

 

 

Синицына Г. В. Сырье – как показатель определения возраста стоянок каменного века  Валдая

Разработка хронологической шкалы для стоянок финального палеолита северо-запада Русской равнины находится в начальной стадии. Основным методом для определения культурно-хронологической принадлежности стоянок до недавнего времени являлся метод аналогий. Такой уровень исследования во многом определен плохой сохранностью культурных слоев стоянок финального палеолита из-за эрозии почв. Археологический материал этой эпохи в основном представлен смешанными комплексами.

Значение стоянок Подол III/1, Подол III/2, Баранова гора, на северном берегу озера Волго в Тверской области определяется тем, что здесь частично сохранились культурные слои: с конца бёллинга (фазы позднеледникового потепления климата, 12800 – 12300 до н.д), дриаса среднего, аллерёда, дриаса младшего и пребореала, датировки которых спорово-пыльцевым методом подтверждены данными палеомагнитного и геохимического анализов и коррелируются с результатами сравнительно-типологического анализа материальной культуры. Во всех культурных слоях зафиксировано использование только местного валдайского сырья.

Нижний слой стоянки Баранова гора относится к переходному периоду от плейстоцена к голоцену (бёллингу). В этот период использовали разнообразное местное сырье. Техника расщепления жестким и мягким отбойником имеет развитый характер. Основные типы заготовки - широкая пластина и микропластинка. В инвентаре присутствуют комбинированные орудия. Развитый характер пластинчатой индустрии объединяет стоянку Баранова гора периода бёллинга с памятниками переходного периода на Русской равнине: Золоторучьем I, Вашаной.

Инвентарь из отложений дриаса II стоянки Баранова гора представляет собой новый тип материальной культуры в этом микрорегионе. Здесь использовался только один вид кремня. Техника расщепления характеризуется применением "мягкого" отбойника. Характерный тип заготовки - тонкая пластинка, шириной до 1 см, толщиной 1- 2 мм, длиной: 3-6 см. Во вторичной обработке фиксируется бифасиальное ретуширование большей части заготовки. Распространяются обушковые формы орудий. Аналогии имеются в материалах стоянки Акулово, расположенной в Тверской области, Удомельского района.

Период аллереда и дриаса III представлен материалами подольской культуры, технокомплекса бромме (аллередские слои стоянок Баранова гора, стоянки Подол III/1, Подол III/2). Основополагающий тип заготовки: пластины, полученные в технике жесткого отбойника длиной 6-8 см, шириной 2-2.5 см и толщиной до 1 см. Инвентарь всех стоянок технокомплекса бромме-лингби выполнен на местную моносырьевую базу.

Усиление миграционных процессов на рубеже эпох, в условиях резких изменений климата, прослеживается на всей территории Европы, включая Русскую равнину. Важным в решении этих вопросов является характер используемого сырья. В настоящее время на территории Валдая зафиксировано изготовление орудий только из местного кремня, что может свидетельствовать о высокой адаптивной способности населения.

В эпоху мезолита, неолита использовали местное сырье из различных месторождений Валдая. Разнообразие сырья можно проследить по составу "кладов", найденных на мезолитических – энеолитических стоянках. Так называемые "ранцевые наборы" (клады) свидетельствуют о транспортировки кремня и развитом обмене.

На стоянке Подол III/1 присутствует инвентарь из скопления, выполненный из одного типа местного сырья - коричневого крапчатого кремня. По составу орудий он однороден, имеет аналогии в материалах энеолитической стоянки Стан I что указывает на распространение высокоразвитой культуры энеолита на Валдайской возвышенности, занимающейся сырьевым обменом, начатым в мезолите.

 

 

Васильева Н. Б., А. В. Суворов. Жилище 3 энеолитического поселения Павшино-2 на реке Юг: технология кремнеобработки

Кремень относится к числу минералов, наиболее активно использовавшихся населением лесной полосы Европы на протяжении всего каменного века. Были известны разнообразные способы его обработки, причем они не сводятся только к различным техникам механического воздействия на заготовку. Одним из примеров оригинального подхода к возможностям воздействия на кремневое сырье является тепловая подготовка его к расщеплению, практиковавшаяся энеолитическим населением памятника Павшино-2.

Это поселение в долине р. Юг (Великоустюгский район Вологодской области) открыто и исследовалось в 1989-1995 гг. экспедицией Научно-производственного центра «Древности Севера» (г. Вологда) под руководством С. Ю. Васильева. На поселении выявлены остатки пяти жилищ-полуземлянок, три из которых раскопаны. По инвентарю и конструктивным особенностям жилищ установлена принадлежность оставившего памятник населения к кругу культур гаринско-борской общности. Материалом для данной статьи послужила коллекция кремня, полученная при раскопках жилища № 3 в 1995 г. Коллекция инвентаря жилища насчитывает более 30 тысяч единиц: это многочисленные отходы кремневого производства, орудия из кремня, фрагменты пористой керамики и развалы сосудов, единичные изделия из чистой меди. Для жилища 3 получены три радиоуглеродные даты, из которых могут быть приняты две: 4000±100 и 3920±110 лет назад (ВР, без калибровки).

Кремневая технология Павшино-2 была ориентирована, главным образом, на производство бифасиальных изделий (наконечников стрел, дротиков, ножей при помощи двусторонней обработки поверхности отжимной ретушью. Подавляющее большинство таких орудий имеет характерные признаки тепловой подготовки сырья. Изучение поверхности многочисленных неоконченных по разным причинам и готовых изделий, огромного количества связанного с их производством дебитажа позволило реконструировать в общих чертах процесс изготовления бифасов и определить, на какой стадии происходило прогревание сырья.

В энеолитической кремневой индустрии Павшино-2 заготовкой для будущих бифасов служили намеренно произведенные с больших кусков галечникового кремня сколы-заготовки (стадия 1), которые затем предварительно уплощались оббивкой до нужных пропорций (стадия 2). Небольшая часть двусторонних заготовок сохраняет галечную корку на обеих сторонах, следовательно, в некоторых случаях заготовкой служили подходящие по размерам кремневые плитки. Подработка полученных заготовок на второй стадии производилась, видимо, с целью ускорить процедуру прогревания, поскольку уплощенные куски кремня прокаливаются быстрее. Третьей стадией работы была собственно процедура тепловой обработки, осуществлявшаяся, вероятно, путем помещения заготовки под кострище на определенный срок. После извлечения прокаленной заготовки из-под кострища производилась доработка ее поверхности, которая включала, как показывает состав отходов производства, и удаление довольно крупных кусков, и обработку отжимной ретушью,– в зависимости от ситуации, сложившейся на предмете расщепления.

 

 

Корниенко Т. В. Культовые постройки Тепе Гавры в период Убейд

Ведущая роль в утверждении общего типа первых архаичных храмовых сооружений Месопотамии принадлежит культуре Убейд, которая распространилась с юга на всю территорию Двуречья в предшумерское время. Убейдская экспансия на север имела, главным образом, мирный характер. Культурная ассимиляция центральных, а потом северных областей сопровождалась адаптацией убейдского комплекса к местным - самаррской и халафской - традициям. Данный процесс зафиксирован, помимо прочего, своеобразием конструкции, местом расположения и особенностями функционирования общественных строений культового назначения Верхней Месопотамии, что хорошо прослеживается при рассмотрении конкретных материалов Тепе Гавры XIX-XII уровней, в сравнении их с данными соответствующих слоев Абу Шахрайна, Варки и Телль Абада. В частности не раз отмечалось важное отличие топографических характеристик зданий культового назначения Эреду и Урука на юге и Тепе Гавры на севере Месопотамии в убейдский период (Oates, Oates 1976: 132; Aurenche 1982: 239-243; Oates 1987: 299-383). Если для первых из названных памятников наблюдается сохранение традиции возведения храмовых построек на одном и том же месте в течение длительного времени с включением руин предшествовавших зданий в основание новых строений, что привело, в конце концов, к появлению платформ, а позже зиккуратов, то в Тепе Гавре такого обычая не соблюдали. В отдельных случаях как будто фиксируются попытки реконструкции неординарных построек Тепе Гавры, но каждый раз последовательность расположения одного над другим культовых зданий прерывалась, изменялся вид выдающихся сооружений, а иногда и общий план поселения. Вместе с тем, комплексы убейдских и постубейдских материалов Тепе Гавры указывают на то, что в ту эпоху данное поселение являлось важным обменным пунктом, и обитавшие здесь общины процветали. То же обстоятельство, очевидно, способствовало высокой степени культурной восприимчивости, открытости данного общества для внешних влияний, идущих в частности из более южных областей Месопотамии, откуда, вероятно, была привнесена и сама идея строительства культовых общественных построек «трехчастного» плана. Сооружение сложной планировки, изысканно украшенных зданий «акрополя» в XIII слое Тепе Гавры - яркий пример культурного заимствования. Привнесение уже сложившегося образца храмового строительства на север сопровождалось отрывом этой традиции от места ее появления, и, на первых этапах для перенявших ее северных поселений участок расположения культового общественного строения, по-видимому, не имел особого значения. Только с течением времени и в городах Верхнего Двуречья формируется традиция преемственности в выборе места для возведения храмов. Помимо названных различий в отношении расположения культовых зданий рассматриваемых поселений, храмовые постройки Тепе Гавры, отличаются также рядом конструктивных деталей и своим заполнением от подобных сооружений в Эреду, Уруке, Телль Абаде. Имеющиеся особенности подтверждают тот факт, что в убейдский период одновременно с общемесопотамскими существовали и местные строительные традиции. Тепе Гавра по разным категориям находок отражает развитие северного варианта Убейда. Открытие жертвенного колодца под полом в Северном Храме XIII уровня Тепе Гавры и концентрированного расположения погребений в районе отдельных выдающихся строений на этом памятнике, а также в Строении А Телль Абада, соответствует известному обычаю совершения экстраординарных захоронений и жертвенных закладов в основании общественно значимых зданий или поблизости от них на раннеземледельческих поселениях Верхнего и Среднего Двуречья, который существовал здесь уже длительное время в период, предшествовавший убейдской эпохе. Выявленные локальные особенности функционирования религиозных общественных сооружений Тепе Гавры принципиально не противоречат известному представлению о распространении единой убейдской культурной традиции, в том числе и в сфере религиозной архитектуры, на всю территорию Месопотамии в предшумерское время.

 

 

Каспаров А. К. Новые данные по фауне Алтын-депе. Некоторые детали эволюции скотоводческого хозяйства протогородских социумов

 

Леонтьев С. Н. Керамика андроноидного типа в верховьях р. Тубы

Согласно общепринятому в настоящее время мнению, племена андроновской культуры в Хакасско-Минусинском регионе в южном и юго-восточном направлении не продвинулись дальше устья р. Тубы, а весь бассейн этой реки вплоть до предгорий Восточного Саяна, оставался заселенным потомками носителей окуневской культуры. Следует отметить, что территория от среднего течения Тубы до ее верховий, образованных тремя горными таежными речами – Кизиром, Казыром и Амылом – является «белым пятном» на археологической карте Хакасско-Минусинского региона и лишь в 2000 – 2005 гг., благодаря работам экспедиции Минусинского регионального краеведческого музея им. Н. М. Мартьянова, здесь были открыты первые памятники древности. Наибольшее их количество оказалось сосредоточено в окрестностях с. Таяты Каратузского района Красноярского края – в горно-таежной местности, расчлененной долиной р. Казыр, берущей свое начало на стыке Восточного и Западного Саяна.

При раскопках одного из них – группы разновременных стоянок древних рыболовов и охотников, получившего порядковое наименование Таяты IV – помимо иных материалов эпохи неолита, бронзы, раннего железа и средневековья, нами были встречены и семь фрагментированных сосудов андроновского облика. Данная керамика не является собственно андроновской, на что прямо указывают особенности технологии ее изготовления и характер поверхности найденных нами фрагментов. По указанным признакам лишь один из этих сосудов почти не отличается от хронологически смежной посуды приенисейских степей, остальные же не находят здесь себе соответствий не только в материалах андроновской культуры, но и среди окуневской и карасукской керамики. Появление данного типа посуды на Восточном Саяне, наиболее вероятно, явилось результатом мощного культурного влияния, оказанного племенами андроновских мигрантов на автохтонное население верховьев р. Тубы. Исходя из сказанного можно предположить, что в середине II тыс. до н. э. в предгорьях Восточного Саяна сформировалась культура нового – андроноидного – типа, памятники которой, более репрезентативные, чем исследованная нами стоянка Таяты IV, видимо, еще предстоит открыть.

 

 

Поляков А. В. Лапчатые привески карасукской культуры (по материалам погребений)

Лапчатые привески, один из наиболее ярких и интересных элементов карасукской культуры, не слишком часто встречаются в материалах погребений или поселенческих комплексах. Существующие на сегодняшний день работы, посвящённые их проблематике, базируются в основном на случайных находках широко представленных в музеях Южной Сибири и за её пределами. Между тем произошли закономерные изменения в объёме и структуре накопленного материала, а также в степени изученности карасукской культуры, что позволяет снова обратиться к этой теме, рассчитывая на новые результаты.

На сегодняшний день известно уже 79 случаев обнаружения лапчатых привесок в карасукских погребениях, что составляет в общей сложности 198 экземпляров. Это позволяет при анализе сделать упор не на случайные находки, как это делалось ранее, а на полноценные комплексы, несущие множество дополнительных данных. Введение информации об этих комплексах в научный оборот и её первичная обработка являются главной задачей данного исследования.

На основании статистического анализа всех известных случаев обнаружения лапчатых привесок в карасукских могилах, подтвердилась их принадлежность исключительно женскому погребальному костюму. Анализ возрастных данных позволил установить, что они сопровождали в погребениях женщин всех возрастов, в том числе и детей. В тоже время, изучение погребений, где лапчатые привески сохранились в положении “in situ”, подтвердило существование трёх способов их использования: вплетение в волосы (чаще всего в косы), ношение на обуви и в составе ожерелий или нагрудников. Вероятно, подобное разделение может отражать некоторые этнические различия в среде карасукского населения.

Лапчатые привески просуществовали довольно продолжительный промежуток времени, охватывающий позднюю часть “классического” и весь каменноложский этап карасукской культуры (эпоха поздней бронзы), а также раннюю часть баиновского этапа тагарской культуры (скифское время).

При этом в течение “классического” этапа карасукской культуры они были не равномерно распределены по её ареалу. Наибольшая концентрация фиксируется в погребениях у места впадения реки Абакан в Енисей (“Минусинский очаг”). По мере удаления от него число погребений и количество в них привесок постепенно падает. В северных районах они известны только в исключительных случаях. В дальнейшем, на каменноложском этапе культуры, эта диспропорция исчезает.

При изучении географии распространения привесок выявлена локализация экземпляров с четырьмя лапками в юго-западном районе Минусинских котловин (Аскизский район Республики Хакасия). За пределами этой зоны в карасукских погребениях они не встречаются. Ещё две привески с четырьмя лапками известны с территории Тувы, что позволяет предполагать в эпоху бронзы довольно тесные контакты этих двух регионов.

Анализ широкого круга материалов, позволил подтвердить предположение Э.Б. Вадецкой о схожей роли лапчатых привесок и треугольных бляшек с пуансонным орнаментом. Своеобразные комбинированные привески занимает промежуточное положение, связывая эти два типа женских украшений в единую линию развития.

Критическое рассмотрение существующих на сегодняшний день теорий роли лапчатых привесок позволило высказать предположение об отсутствии у карасукского населения глубоко укоренившихся в их отношении семантических представлений. Наиболее вероятно, что они воспринимались просто, как украшение женского костюма.

На основании современных датировок подтвердилось мнение С. А. Теплоухова и М. П. Грязнова о происхождение карасукских лапчатых привесок от наиболее древних андроновских образцов с территории Казахстана.

 

 

 

Степанова Е. В. Эволюция конского снаряжения и относительная хронология памятников Пазырыкской культуры

В статье проанализированы комплексы конского снаряжения из эталонных курганов пазырыкской культуры. Всего в выборку вошли материалы 14 курганов из 6 могильников (Табл. 1). В них было захоронено 129 лошадей, сохранились детали не менее 85 седел и 112 узд. Основу выборки составили 9 курганов, имеющих сопоставимые дендрологические даты. Один из них (Пазырык, курган 2) имеет узкую радиоуглеродную дату 290-300 гг. до н.э. Для расширения выборки, в нее были также включены материалы курганов, относимых большинством исследователей к ранним (Башадар, курган 2, Туэкта, курган 2) и поздним (Шибе, Каракол) памятникам пазырыкской культуры. Кроме того, в нее вошел 6 Пазырыкский курган, датируемый по найденному в нем зеркалу типа «цинь» не ранее 311 до н.э. Вышеназванные памятники характеризуются хорошей сохранностью органики, что позволяет достоверно интерпретировать отдельные детали конской амуниции, и наличием выразительных типологические серий элементов снаряжения, которые в рядовых памятниках обычно представлены в единичных экземплярах, поэтому их можно использовать в качестве эталонных. Анализ комплексов конского снаряжения из эталонных курганов позволил разбить их на три хронологические группы, различающиеся фурнитурой, декором узд и седел, а также погребальным обрядом конских захоронений (табл. 2-7; рис. 4-7, 9-16, 18).

Особенности 1 хронологической группы.

1. Большое количество фурнитуры и элементов декора из бронзы (табл. 7).

2. Для фурнитуры седел типичны двухчастные подпружные застежки, состоящих из петли, используемой в качестве блока, и пряжки, с неподвижным носиком, загнутым внутрь. Такие застежки представлены в трех вариантах (рис. 4-7; 12: 1-3; табл. 2). Варианты “бронзовые петля-пряжка” и “костяные петля-пряжка” отмечены только в 1 группе. Только в 1 группе зафиксированы и бронзовые подпружные пряжки с носиком, отогнутым наружу (в качестве блоков использовалась рамки пряжек) – рис. 4: 1; 7: 1.

3. Для конских погребений характерно наличие полных седельных комплектов, включающих подпруги с пряжками.

4. Для декора узд и нагрудников характерны крупные деревянные подвески в виде асимметричного листка, пальметок, голов грифов, кошачьх хищников и лосей, с основаниями в форме круга или продолговатой планоки. Окончания псалий имеют те же сюжеты, что и подвески.

5. Для седел типичны покрышки с пламевидным краем, лопастевидными подвесками, войлочными «медальонами» на полукруглых выступах в передних и задних частях подушек; пучки ремешков с подвесками в задней части седла, наборы блях (S-видных, серповидных, круглых, в виде запятых и четырехлепестковых розеток).

Бронзовые двухчастные подпружные застежки и чумбурные блоки из курганов 1 группы имеют аналогии в памятниках раннескифского времени (рис.1, 2, 14: 1-5). Наибольшее число параллелей (бронзовые и костяные двухчастные подпружные застежки (рис. 3), бронзовые и железные удила с кольцевыми окончаниями, бронзовые подвески с асимметричными листками) происходит из памятников Алтая и прилегающих регионов финала раннескифского времени, датируемых в настоящее время второй половиной VI - началом V в. до н. э. Однако в фурнитуре этих памятников еще представлены трехдырчатые псалии, бронзовые и костяные распределители ремней, бронзовые застежки подбородных ремней, которые в 1 хронологической группе уже отсутствуют. В декоре конского снаряжения 1 группы отражено развитие лишь некоторых элементов, представленных в переходных памятниках (железные скобки и дощечки с поперечными валиками, крытые золотом – имитации бронзовых колечек-пронизок, деревянные бляхи-застежки в виде запятой). S-видные псалии с зооморфными окончаниями из курганов 1 группы имеют аналогии в памятниках Северного Причерноморья V в. до н. э.

Особенности 2 хронологической группы.

1. Бронза использовалась ограниченно, только для изготовления бронзовых удил (около 8 % в выборке).

2. Подпружные пряжки преимущественное костяные с выступающим наружу носиком, однако сохраняется комбинированный вариант двухчастных застежек с кожаными петлями (рис. 9; 12: 3, 4; 18: 1-2).

3. Большинство седел в захоронениях не имеют подпружных пряжек (табл. 2). 4. В оформле-нии узд и седел сочетаются элементы декора 1 и 3 групп, что позволяет говорить о памятниках 2 группы как переходных (рис.15, 16, табл. 4-6).

В конском снаряжении 2 группы отсутствуют элементы фурнитуры, восходящие к раннескифскому времени. Смена типа подпружных застежек с двухчастных на одночастные позволяет синхронизировать памятники 2 группы с памятниками других регионов евразийских степей IV в. до н.э. (рис.8).

Особенности 3 хронологической группы.

1. Фурнитура по ряду параметров близка фурнитуре 2 группы: ограниченное применение бронзы (удила, стержни псалиев, отдельные мелкие элементы декора), преимущественное использование одночастных костяных подпружных застежек, сохранение варианта двухчастных застежек с кожаными петлями (усиленными костяными накладками – рис.13), отсутствие пряжек у большинства погребенных седел (рис. 9, 11, 5, 16, табл. 2-7).

2. Седельные распорки и сложные чумбурные блоки (рис. 14: 9-16) представлены только в памятниках этой группы.

3. Для декора узд и нагрудников характерны деревянные фигурные бляхи, подвески не используются.

4. Главные элементы декора седел – щитовидные подвески и арковидные или линзовидные накладки на полукруглые выступы в передних и задних частях подушек из дерева, кости и кожи (рис. 11).

Подпружные пряжки и сложные блоки имеют соответствия в памятниках гунно-сарматского времени. Щитовидные подвески, близкие пазырыкским, представлены в памятниках династий Цинь и Западная Хань (конец III – I в. до н. э.) – рис. 17. Чепраки с нагрудниками из Пазырыка, курган 5 внешне близки древнеиранским попонам для верховой езды, бытование которых не выходит за пределы III в. до н.э (в памятниках аршакидской династии они не представлены).

В конских захоронениях 2 и 3 групп зафиксированы порча и недовложение сопроводительного инвентаря: у большинства седел отсутствуют подпружные пряжки и подпруги, приструги связаны, завязаны узлами или обрезаны – табл.2, рис. 11, 18.

Выводы. Конское снаряжение эталонных памятников пазырыкской культуры, с учетом дендрологических и абсолютных датировок, а также отмеченных аналогий, укладывается в период V-III вв. до н.э. Хронологические группы конского снаряжения, выделенные в пределах культуры, могут быть предварительно датированы:

1 группа – V (вторая половина V)-начало (первая половина) IV вв. до н.э.

2 группа - вторая половина IV- начало III вв. до н.э.

3 группа – вторая четверть- конец III вв. до н.э.

 

 

 

Гаврилюк Н. А. Чернолаковые килики и канфары из степных скифских погребений

Целью статьи является выяснение особенностей использования чернолаковых сосудов в скифской среде, регионы поступления единичных изделий или партий «сосудов для питья вина», хронологические рамки таких поступлений.

Из 3000 степных скифских погребений чернолаковая керамика найдена в 221 погребении что составляет около 13% степных скифских погребений с посудой.

Делаются выводы о хронологических рамках и количестве поступавших в Степную Скифию канфаров и киликов. Первые чернолаковые сосуды – килики на ножках, – поступают в скифскую степь в первой половине V в. до н. э. Это одноразовые поступления, как в степную, так и в лесостепную зоны Северного Причерноморья. Только с появлением в степи с последней четверти V –толстостенных киликов можно говорить о поступлении партий товаров. Тонкостенные килики в степную Скифию поступали в единичных экземплярах, где встречаются в погребениях первой половины IV в. до н. э. Канфаро-килики в степных скифских погребениях встречаются на протяжении середины –третьей четверти IV в. до н. э. Канфары с утолщенным полым венчиком сосуды поступают с середины IV в. до н. э., где бытуют до начала III в. до н. э. Большая коллекция канфаро-киликов и канфаров из степных скифских погребений свидетельствует о массовых поставках чернолаковых сосудов этого типа.

Картографирование чернолаковых киликов и канфаров позволяет говорить о некоторых особенностях их распространения. До середины IV в. до н. э. это были преимущественно единичные поступления. В первой половине IV в. до н. э. к скифам Днепровского степного Левобережья (в Каменский эколого-экономический район) поступила небольшая партия толстостенных киликов Канфаровидные килики поступали в районы Каменского, Капуловского городищ и в Крым. Основная масса канфаров происходит из Капуловского эколого-экономического района.

Исследование положения киликов и канфаров в мужских и женских погребениях позволяет говорить о длительном использования этих сосудов. Вначале они использовался мужчинами для питья вина. В погребениях женщин они встречались вместе с веретенами, пряслицами, зеркалами. По-видимому, и в реальной жизни, сосуды для питья, пришедшие в негодность, передавались в пользование женщинами и использовались ними в качестве шкатулок для хранения предметов рукоделия – пряслиц, иголок, веретен, изредка – бус. Эта особенность сохраняется и в богатых скифских погребениях.

 

 

Вахтина М. Ю., Р. В. Стоянов. Новые данные о некрополе Порфмия (по материалам археологических раскопок 2003–2005 гг.)

Статья посвящена систематизации материалов некрополя античного городища Порфмий. В результате археологических разведок и последующих раскопок, проведённых в 2003–2005 гг. Порфмийским отрядом Боспорской археологической экспедиции ИИМК РАН к западу от городища, на северном склоне широкой балки, вытянутой в западном направлении, понижающийся к югу, ограниченный двумя узкими балками, идущими с севера на юг было открыто несколько погребальных комплексов, а также получены данные, позволившие уточнить границы и время функционирования некрополя.

Некрополь античного Порфмия (по материалам археологических раскопок (excavations) 2003–2005 гг.).

Статья посвящена систематизации материалов некрополя античного городища Порфмий, одного из «малых городов» Европейского Боспора (рис 1: 3). Исследование этого памятника систематически проводится Порфмийским отрядом Боспорской археологической экспедиции ИИМК РАН. Несмотря на многолетние поиски, проводившиеся всеми исследователями городища, некрополь Порфмия долгое время считался неизвестным.

В результате археологических разведок и последующих раскопок, проведённых в 2003–2005 гг. к западу от городища, на северном склоне широкой балки, вытянутой в западном направлении, понижающийся к югу, ограниченный двумя узкими балками, идущими с севера на юг (рис. 1). было открыто несколько погребальных комплексов, а также получены данные, позволившие уточнить границы и время функционирования некрополя.

Склеп 1 (рис. 3) прямоугольной формы, ориентирован по линии восток–запад. Верхняя часть конструкции была полностью разрушена плантажной распашкой и грабителями. Дромос, размерами 1,5 х 2,1 м, расположенный с западной стороны конструкции, образован двумя прямоугольными блоками, установленными орфостатно. Пол дромоса представлял собой плотную глинистую трамбовку толщиной 0,25–0,3 м. Конструктивной особенностью склепа является оформление входа из дромоса в погребальную камеру. Погребальная камера (burial cell) имеет вид прямоугольного в плане плитового ящика размерами 2,4 х 1,7 м. В выбросе грунта из ямы, вырытой грабителями, были найдены фрагментированные человеческие кости и обломки столовой и кухонной керамики местного производства III–середины II вв. до н.э. (рис. 7), антропоморфное надгробие (рис. 6 а–с). Комплекс находок из склепа (рис. 9 позволяет относить время использования склепа к началу II–I вв. до н.э.

Под камнями заклада входа в дромос было открыто захоронение (рис. 4: 1). Сопутствующий инвентарь II–I вв. до н.э.

Склеп 2 (рис. 3) расположен на расстоянии 5 м к юго–востоку от склепа 1. Сооружение было сильно разрушено вследствие глубинной распашки и разграбления. Дромос, который был полностью разрушен, очевидно, располагался в западной части сооружения. Погребальная камера прямоугольной формы размерами 2,4 х 1,9 м. Согласно датировкам найденного в выбросе, заполнении склепа и на полу погребальной камеры материала (рис. 10), время использования сооружения можно отнести ко второй половине II – началу I вв. до н.э.

Оба склепа относятся к типу плитовых сооружений, появляющихся на Боспоре в IV в. до н.э. Систематическое исследование Порфмийского некрополя, вне всякого сомнения, дополнит уже имеющиеся сведения о развитии этого «малого города» на протяжении различных периодов его существования, а также дополнит представления об особенностях погребального обряда в одном из регионов греческой ойкумены.

 

 

Скржинская М. В. Изображения растений и их роль на памятниках искусства VI–V вв. до н. э. из Тиры, Ольвии, Херсонеса и Боспора

 

 

Смекалова Т. Н., С. Л. Смекалов. Системы дорог и клеров городов Европейского Боспора по данным аэрофотосъемки, картографии и наземных разведок

В период расцвета международной торговли зерном в IV в до н. э., возделывалась, вероятно, почти вся территория Боспорского государства. Хотя для европейского Боспора мы располагаем очень скудными данными письменной традиции о размежевании земель, но зато, к счастью, сохранились еще физические следы существования такового.

В основе метода выявления ортогональных систем межевания лежит предположение, что аграрные признаки различных систем использования земель в той или иной степени должны отразиться в существующих реалиях: на аэрофотоснимках, в сети старых и современных дорог, полей, лесополос и межей, зафиксированных на картах и космических снимках разных лет. Территория Керченского полуострова в целом, и некоторые площади в частности, с античных времен все еще содержат в себе или содержали в недавнем прошлом информацию об античном делении земель, которую можно выявить с помощью применения комплекса специальных методов. Исходя из опыта наших последних работ, мы решимся утверждать, что в условиях европейского Боспора прямые признаки систем древних полей, можно наблюдать только со значительной высоты и при определенных природных условиях.

Поэтому отправным и пунктом всей логической цепочки процесса реконструкции систем земельных наделов служат клеры, выявленные по аэрофотосъемке. Это-ключ ко всему дальнейшему исследованию. После определения по аэрофотоснимкам прямых признаков систем клеров, на картах, как старых, так и крупномасштабных новых, а также на космических снимках высокого разрешения отбирались линейные элементы, направление которых соответствует направлению осей размежевания, а расстояние между ними – равно или кратно размерам одного клера (приблизительно 350 × 385 кв. м.). Все найденные элементы сводились на единую компьютерную топографическую основу. Такая сводная карта являлась основой для реконструкции систем клеров того или иного полиса. На следующем этапе результаты применения дистанционных методов проверялись на местности в ходе пеших разведок. Точные географические координаты отчетливо видимых межевых валов, стенок, дорог, строений и других объектов, определялись с помощью GPS-приемников и наносились на сводную компьютерную карту интересующего района. В некоторых случаях для определения выявления аномалий от заплывших межевых рвов и остатков усадеб применялась магнитная разведка.

С помощью данной методики комплексного исследования на территории Европейского Боспора были выявлены три района сплошного ортогонального размежевания (рис. 1)

1) - южная часть Керченского полуострова (рис. 2 а, б, 3);

2) -средняя часть полуострова у пролива (рис. 4, 5);

3) - район к северу от Керчи по направлению к Темир-горе (рис. 6 а, б, 7).

Существенно новые данные о распространении курганов на Керченском полуострове были получены при изучении детальных карт: т. н. «верстовки» съемки 1896 г. и карты масштаба 1:25000, съемки 1955-65 гг. На них были выделены все отмеченные курганы и нанесены на общую компьютерную схему (см. рис. 8). Выявленных таким способом курганов более 3000, но их более или менее равномерное расположение в западной, степной части Крыма, примыкающей к Сивашу, полностью нарушается как только мы пересекаем границу, за которой находится Керченский полуостров. Наиболее впечатляет протяженная цепочка очень часто следующих курганов или локальных возвышенностей, которая тянется от северо-восточной окраины г. Старый Крым вдоль реки Чурук-Су, затем, у с. Новопокровка резко поворачивает на восток и идет вдоль Парпачского гребня вплоть до Узунларского вала. Впоследствии эта линия раздваивается, и одна ее часть идет к Нимфею, другая – к мысу Ак-Бурун. В западной части цепочка курганов идет по восточному берегу р. Чурук-Су и в южной половине практически точно соответствует расположению «вала, сделанного скифскими рабами» К. Габлица, отмеченного на карте 1803 г. (рис. 9). На аэрофотоснимках 1972 г. и на карте масштаба 1:25000 в северо-восточной части отчетливо виден гребень Парпачского хребта, и, к юго-западу от него – прямая, узкая возвышенность (вал?), на которой виден целый ряд всхолмлений. Их на отрезке примерно в 2-2,5 км насчитывается не менее 11 (рис. 10, 11).

Наиболее четко прослеживается цепочка курганов, идущих к мысу Ак-Бурун. Вероятно, именно здесь проходила наиболее интенсивная переправа через пролив. Цепь курганов продолжается и на азиатском берегу напротив Ак-Буруна. На лоции пролива, составленной Е. Манганари в 1836 г. очень хорошо видно, что кратчайший отрезок между мелководными частями, пересекающий более или менее значительные глубины в проливе – это отрезок от мыса Ак-Бурун до Южной косы (совр. коса Тузла) (рис. 12).

Итак, можно предположить, что обнаруженные клеры Пантикапея, Нимфея и Феодосии относятся к эпохе расцвета Боспорского царства, к IV в. до н.э. Размежевание, вероятно, проводилось Левконом I, и было проведено более или менее единовременно по всем трем указанным территориям, а также и в других частях Боспора. Помимо земель, принадлежащих городам, была еще хора Боспорского государства в целом, собственниками которой были боспорские цари. К «царскому домену», вероятно, следует отнести значительную часть земель, примыкающую к побережью Азовского моря от с. Золотого до мыса Тархан. Здесь нет клеров, но есть следы т. н. «длинных» пахотных полей.

 

 

 

Шауб И. Ю. Херсонесская Дева, Артемида и олень

 

 

Шаблавина Е. А. О раннесредневековой продукции боспорских ювелиров (на примере орлиноголовых пряжек)

 

 

Шарыгина М. В. К вопросу о происхождении зооморфных гребней эпохи Великого переселения народов в  Европе

В статье ставится вопрос о происхождении гребней с зооморфными мотивами в Западной и Центральной Европе эпохи Великого переселения народов. Все гребни предварительно были разделены на два типа (рис. 1): тип А и Б. Тип А – гребни с треугольной формой спинки и парными конскими головками обращенными в противоположные стороны, датирующийся горизонтом Унтерзибенбрунн (рис. 2), ареал распространения более ранних треугольных гребней позднеримского времени (без зооморфного декора) приходится на Везерско-Эльбский регион. Тип Б с головками различных сильно стилизованных животных «смотрящих» друг на друга, концентрируются во Фризии, где, возможно, был центр их производства и откуда они, вероятно, попадают в Англию. Форма гребней типа Б также восходит к гребням позднеримского времени, из области черняховской культуры. Помимо гребней эпохи переселения парными конскими головками украшалась также поясная гарнитура (рис. 3: 3, 4).

Подобными мотивами украшались костяные оправы гребней у сарматов Нижнего Поволжья (рис. 6, 7), причем с той же закономерностью – в разные стороны обращены конские головки, друг на друга «смотрят» головки иных животных преимущественно птичьи. Также парные конские головки обращенные в разные стороны были известны на нашивных бляшках (амулетах) таштыкской культуры Южной Сибири III-V вв. н. э. (рис. 8), что может свидетельствовать о каком-то едином источнике заимствования, либо же этот мотив был заимствован таштыкским населением у сармат. В III-V вв. изображение коня встречаются в прикамском зверином стиле в виде подвесок, где они, но уже как шумящие подвески продолжают существовать до X в. включительно. В IX в. в Норвегии появляются костяные пластины с изображением лошадиных головок, в это же время гребни украшенные конскими головками появляются на территории древней Руси, их можно встретить в финно-угорских древностях Восточной Европы (рис. 8). Сам мотив парности конских головок может отражать некие миграционные процессы или контакты Западной и Центральной Европы с сарматами, Прикамьем и Южной Сибирью эпохи Великого переселения народов.

 

 

Курбатов А. В. Региональные черты в бытовой материальной культуре (на примере  кожаных находок из раскопок в Таллинне)

Небольшая по объему коллекция кожаных изделий из раскопок на ул. Роозикрантси, 9/11 может служить прекрасной иллюстрацией особенностей культурно – исторического развития позднесредневекового Таллинна. Большая часть обувных моделей можно относить к XIV в. Практически все предметы отражают традиции кожевенно – обувного ремесла, которые сложились и развивались на протяжении всего средневековья в странах Западной и Северной Европы. К изделиям древнерусского ремесла относятся только фрагменты поршней. По – видимому, они отражают торговые связи Таллина с русскими городами, предполагающие временное проживание в Таллинне купцов из Пскова, Новгорода и других городов, возможно имевших и свои дворы.

В связи с этим уместно вспомнить и складывание торговых отношений между русскими городами и Ригой. Первый торговый договор, открывший рижским купцам путь на Русь, по данным «Хроники Ливонии» (XIV, 9), был заключен с полоцким князем в 1210 г. Вероятно, вскоре после этого, в Новом городе Риги было сооружено подворье русских купцов. Но впервые русские торговцы в Риге упомянуты в 1209 г. на торжественном акте, происходившем у рижской церкви св. Петра, где помимо духовенства, вельмож и прочих лиц немецкой национальности, присутствовали русские и ливы (Цауне 1994: 204; Цауне 2004: 347). При раскопках в Риге встречаются изделия, аналогичные многочисленным находкам в русских городах. Наиболее выразительными можно считать вышитые мягкие туфли. Не только форма их раскроя, но и варианты расшивки сопоставимы с находками в Новгороде, Пскове, Смоленске (Svarane 1986: 102 – 105). С другой стороны в Новгороде найдены бытовые предметы западного производства, которые могли поступать и через Ригу. Среди кожаных изделий Е.А.Рыбина называет только сумки с растительным орнаментом (Рыбина 1994: 87 – 89). Но сюда же можно относить три фрагмента кожаных коробочек для цер, найденные в слоях 1328 – 1382 гг. И сами коробочки и деревянные таблички для письма такого размера, по замечанию Е.А.Рыбиной, одинаково нехарактерны для Руси (Варфоломеева 1995: 195 - 201). Западное происхождение, видимо, имел и ряд металлических деталей кожаных чехлов для ножей, встреченных преимущественно в слоях XIV в. (Варфоломеева 1994: 169, 175) и некоторые виды самих чехлов (Варфоломеева 1993: 164, 166). В Новгороде встречена и обувь, пошитая в западноевропейских городах. Особенно много её, видимо, найдено на Готском раскопе, материалы которого, полностью до сих пор не опубликованы. На этом месте, по письменным источникам, стоял Готский торговый двор, и в раскопе не случайно найдено много различных изделий западного происхождения, в том числе кожаный чехол для ножа (Рыбина 1978: 211 – 224, рис. 22: 3). На Кировском раскопе встречены детали низкой мягкой обуви с вырезным декором по носку, которые широко известны в западноевропейских городах, а также кошелек? с тисненым декором, включавшим растительные мотивы (Колчин, Рыбина 1982, рис. 30: 3; рис. 31: 4, 5). Подобная обувь приведена в альбоме, посвященном прикладному искусству древнего Новгорода (Древний Новгород 1985, рис. 292, 293).

Сопоставление комплексов кожаных изделий из русских и западных городов позволяет выделить в Тверском кремле изделия западного происхождения в слоях XIV – первой половины XV в. (Курбатов 1997: 75 – 78). В Выборге, напротив, большинство кожаных изделий конца XV – XVII вв. изготовлена в западных традициях, на фоне которых выделяется небольшая группа изделий из русских городов (Курбатов 2003: 135). С учетом сказанного, кожаные предметы из Таллинна можно достаточно точно датировать и соотносить с региональными производственными традициями.

  

 

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИ

 

Леус П. М. О цитировании китайских письменных источников по истории древних тюрков

Погребально-поминальная обрядность древних тюрков до сих пор остаётся предметом постоянных дискуссий исследователей. Одним из важнейших письменных источников, в которых приводятся описания погребального обряда Восточных тюрков, являются средневековые китайские династийные хроники. Наиболее полный перевод сведений из них приводится в изданной на немецком языке книге китайского автора Liu Mau-Tsai, на которую часто ссылаются российские исследователи.

Обычно текст описания погребального обряда приводится как подтверждение тезиса о том, что у могилы устанавливались, иногда многочисленные, каменные стелы-балбалы (balbals), символизирующие убитых врагов. Однако при внимательном прочтении немецкого текста видно, что ни в одном случае автором не использован глагол «ставить» или его синонимы. Наоборот, используются такие глаголы, как «класть» или «укладывать», позволяющие предположить, что речь идёт не о вертикальном установлении каменных стел, а скорее о каменной насыпи. Таким образом, приводимые некоторыми исследователями переводы с немецкого языка являются не совсем верными и не могут служить подтверждением факта установки каменных балбалов возле древнетюркских могил. В таких ситуациях было бы корректнее, приводить в работах не только собственный перевод выбранного фрагмента, но и его оригинальный текст, тем более, что подобная практика известна как в российской, так и в европейской научной традиции при цитировании иностранных работ.

 

 

Смирнов А. М. «Женское божество и храм» в искусстве монументальной скульптуры и архитектуры Европы в IV–III тыс. до н. э.

В IV тыс. до н.э. одним из наиболее ярких явлений в европейской археологии становится мегалитизм: строительство каменных монументальных храмовых и погребальных сооружений, монументальной скульптуры и др. В мегалитическом искусстве второй половины этого периода заметное преобладание получают изображения женских персонажей или атрибутов. Их интерпретации в качестве божеств, связанных с миром мертвых, либо сил воспроизводства потомства обычно не подкреплены прочной аргументацией. В статье предлагается изучение изобразительного контекста этих изображений с целью получения достоверной информации об их назначении. Оказалось, что в искусстве мегалитов наиболее стабильно женские образы сопровождают фигуры, описываемые как «решетки», назначение которых также оставалось неясным. Ключевым моментом для понимания последних послужило то, что эти «решетки» были встречены также в композициях с участием пар животных. Такие сцены имели точные аналоги в искусстве Месопотамии того же времени (IV тыс. до н.э.). Там - это специфические решетчатые (тростниковые) хижины-храмы богини Нинтур – божества воспроизводства потомства. Т.о. изображения женских фигур и «решеток» на мегалитах, возможно. служили тем же целям.

В «Приложении» в связи с основной темой статьи рассматривается ряд сюжетов из христианских писаний, связанных с рождением ребенка, где местом его появления на свет

являлся хлев. Необычность такой ситуации автор объясняет сохранением в исторической памяти древней мифологемы.

 

 

Гавритухин И. О., М. М. Казанский. Боспор, тетракситы и Северный Кавказ во второй половине V – VI вв.